Александр Мюлькиянц - Будни пенсионера

— Что же это происходит на самом деле? — завопила Марика, отпрянув как ужаленная и поворачиваясь ко мне лицом. Ее слова были подобны удару грома, предвещавшему грозу. Я на мгновение почувствовал себя в когтях хищной птицы, долго кружившей надо мной, прежде чем наброситься. Неадекватное поведение дамочки стало меня просто раздражать:

— Признайтесь, может, я напоминаю вам покойного родственника или друга детства?

— С чего вы это взяли?

— Просто я заметил, что вы так и съедаете меня глазами…

«Товарищи, не мешайте читать!» — раздались голоса сзади.

В это время кто-то выкрикнул: «Ой, рыба на полу!» Меня будто в прорубь свалили. Как мог я забыть — в моем же пакете два карпа! Заглядываю,— одного нет. Явно, сорванец этот выполз на волю. Ветераны труда развеселились, как дети: «Чья рыба?.. Она еще живая — дергается!.. Откуда взялась?.. Кто обронил рыбу?.. Это же карась! Какой красавец!»

«Нет, это все-таки острозубый карп!» — уверенно произнесла Марика, искоса поглядывая на меня и на свои колготки. Первое, что пришло мне в голову, это отказаться от рыбы… навсегда. Но тут в моем черном пакете, видимо затосковав, задвигался второй карпик и я понял, что рано или поздно меня уличат. Пришлось признаваться публично.

Посыпались вопросы: «Где брали? А сколько стоит килограмм!» Когда я, не успев ответить, нагнулся поднимать проказника, из пакета молча вывалился второй мой дружок. Но импровизированное шоу продолжалось недолго. Дверь кабинета № 2 мягко отворилась, вышла сотрудница и пригласила:

— Чья очередь? Проходите!

Учительница юркнула в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Очередь всполошилась:

— Дочитайте, дочитайте! Оставьте хотя бы газету!

Именно в тот кульминационный момент откуда не возьмись в фойе появилась заснеженная королева в темной синтетической шубе, видимо прямо с Войковской. Судя по уверенной походке и искреннему удивлению происходящим,— это была начальник конторы.

— Здравствуйте Ядвига Андроповна!— посыпались звонкие голоса.

— Здравствуйте, здравствуйте, господа! А что это у нас происходит? Чьи это рыбы? — спросила она, погружая блестящий, как клинок кинжала, завораживающий взгляд в мою сторону.

— Эти рыбы мои.

— Я вижу с пустыми руками вы к нам не заходите, то с жалобой, то с рыбой. Это же серьезное учреждение, а не дельфинарий.

Я был так уже взвинчен, что задай мне начальник еще хоть один вопрос, и я тут же бы излил ей душу при всем честном народе.

А Ядвига Адроповна продолжала:

— С чем только не приходили к нам пенсионеры: с собачками, с кошечками, с попугайчиками, с филе окуня, а вот с живыми карпами — впервые. Неужели вы, серьезный человек, надеялись, что мы вас впустим в кабинет с этими террористами-отморозками. Они же нам всю оргтехнику переколотят.

Больше всех происходящим была довольна Марика Рокк. Кстати, я подошел к ней и попросил извинения. Ее молчание было для меня красноречивым ответом. Люди так легко вносят нас в позорные списки и так становятся несговорчивы, когда приходится нас оттуда вычеркивать. Кто-то из очереди попытался меня защитить:

— Попросите вон, деда, пусть палкой их пару раз трахнет.

Но директрисса была неумолима:

— Выходите, причем немедленно.

— Я ведь потеряю очередь! А что мне делать с рыбой?

— Решайте, пожалуйста, свои проблемы на улице, хоть кирпичом их бейте по башке, с живыми же в кабинет я вас не впущу.

Спорить было безнадежно. Я поднял с пола своих обормотов и, с трудом запихнув их в черный пакет, молча вышел во двор. Ни во дворе, ни на прилегающих улицах ни одного кирпича найти я не смог. Под снегом, видимо, спрятаны все бесхозные стройматериалы. Можно конечно уложить рыбешек штабелями на рельсы, трамваи здесь ходят довольно-таки часто. Но бдительная милиция может заподозрить терракт. Попробовать что ли со всего маху шлепнуть их об стену Райсобеса; но так можно легко угодить и в дурдом. Но я решил просто: с живыми осторожно вернуться в контору. Не будет же начальник проверять убил я их, или тяжело ранил. Для этого нужно поплотнее упаковать их в два-три пакета, которых у меня не оказалось. Отправился искать в киосках; пришлось доехать аж до самого метро.

Короче говоря, пока я занимался рыбой,— Собес опустел: социальные карты, видимо, кончились. Но свет везде почему-то горит… появилась крохотная надежда. Осторожно стучу в дверь кабинета… «Заходите!» я от радости швырнул своих оболтусов под стул, стоявший у двери, а ввалился в комнату.

— Слушайте, где вы были? Мы вас заждались. Все запланированные на сегодня давно уже прошли.

— А я не думал, что все это так быстро.

— Садитесь и слушайте меня внимательно: социальная карта — это пожизненно ваша личная карта и вы не должны передавать ее никому! Запомните на всю жизнь свой секретный код! Ни при каких обстоятельствах не вздумайте показывать кому-либо свой ПИН-код!!!» и прочее..

Затем мне торжественно вручили карту и конверт. На бесплатной фотографии себя я просто не узнал; со снимка на меня нагло взирал Армен Джигарханян в роли вора в законе. Меня в Собесе так искусно нашпиговали ПИН-ами и КОД-ами, что выйдя на улицу, я почувствовал себя завербованным агентом особого назначения. Вообще, во всем этом мероприятии была какая-то интрига. Было что-то необъяснимо-таинственное и в их секретном коде и в самой карте. Тем не менее, из Собеса я вышел в приподнятом настроении, даже с каким-то чувством гордости за себя, за Райсобес и вообще, за всю нашу Родину. Мне казалось, что жить теперь будет легче, и даже веселее.

Помню такое же чувство овладевало мною трижды: при получении медали «Ветеран труда», ваучера и страхового полиса, который я благополучно потерял в тот же день. Я убедился, что жизнь для меня то рай, то ад попеременно; но если она перестает быть тем и другим, это наводит на меня тоску.

Подъезжая к метро «Щукинская», издали заметил вывеску «Карп живой». Я аж вздрогнул… В Собес, естественно, в третий раз я не вернусь. Решил заглянуть на рынок. Подхожу к любимому плакату; сидит мой продавец-весельчак, на перевернутой вверх дном бочке, и курит.

Задаю ему, второй раз за сегодняшний день, нелепый вопрос:

— А карп живой у вас есть?

— Завтра с утра завезут. Вы же сегодня у меня брали двух красавцев по семьсот грамм, помню на сто двадцать рублей.

— Я их уже съел.

— И как, вкусными оказались?

Вопрос повис в воздухе.

Я начал ощущать тяжелое, гнетущее чувство, именуемое чувством долга, и уныло поплелся к метро. По дороге домой я пришел к убеждению, что газеты и журналы можно смело не читать; нужно просто периодически посещать сегодняшнее заведение. Важно, что там проводится не просто формальная читка статей, но и их глубокий анализ, чего нам так не хватало на политзанятиях прошлого столетия.