Евгений Муляров - Джуна

Беседуя с друзьями, Джуна не прекращает свою работу. Поднимает настроение, восстанав­ливает силы не только словами, шуткой, инте­ресным рассказом. Она использует свою непо­вторимую силу целительницы, незаметно воздей­ствует, врачует.

Иногда, перед ответственным выступлением, спектаклем, перед серьезным мероприятием, где требуется полная самоотдача, друзья просят Джуну помочь, «поколдовать» над ними. Имен­но во время одного такого сеанса врачевания Ев­гений Евтушенко посоветовал Джуне написать книгу о себе. Так появилась ее первая книга.

Попробовать себя в прозе уговорил ее другой человек, близкий друг Джуны драматург Виктор Легентов. Он с большим интересом и участием отнесся к ее стихам, даже кое-что редактировал, а услышав легенды и притчи, которые с удоволь­ствием рассказывала Джуна в дружеском кругу, надоумил их записать, поскольку на бумаге они приобретут новые свойства. Когда фантастичес­ких рассказов и притч накопилось достаточно, тот же Легентов подсказал, как лучше компози­ционно выстроить написанное. И проза Джуны получила свое признание.

Друзьям-музыкантам приглянулись ее стихи. Песни на слова Джуны писали Давид Тухманов, Игорь Матвиенко, Владимир Мигуля, Алек­сандр Рогачев, Михаил Муромов, Александр Нагаев.

Джуна щедро делится знаниями, силами, энергией с друзьями, и ей отвечают тем же. Когда она вдруг почувствовала тягу к живописи (видения, предзнаменования переполняют ее и требуют выхода и в прозе, и в стихотворениях, и в картинах), друзья, профессиональные худож­ники, тут же предложили свою помощь.

Начинать пришлось с нуля. Но ученица ока­залась, на удивление, способной и трудолюби­вой, а учителя были терпеливы и высокопрофес­сиональны. Обращаться с красками, кистями, холстами и подрамниками Джуну учили Илья Клейнер, Андрей Кадочников, Игорь Дикалов, Виктор Грушеван, Наталия Галей и Штефан Унгуряну. Преподанные уроки пошли на пользу, хотя Джуна есть Джуна, она все делает на соб­ственный лад. Впрочем, своеобразие и ценится по преимуществу в искусстве. Петр Шапиро по­казал Джуне приемы, как работают над скульп­турой, но она отдает предпочтение живописи. Ее влекут острые столкновения красок, сложные композиционные построения. Она привыкла ви­деть мир в цвете, а не в объемах и формах.

Кстати, и в искусстве Джуна порой выступа­ет в роли объекта изучения, на сей раз живопис­ного. Два ее портрета исполнил Илья Глазунов. А с живописным портретом, над которым тру­дился Рафаэл Караев, связана забавная, отчасти поучительная история.

Художник продемонстрировал Джуне гото­вую картину. Живопись была профессиональна, иному зрителю портрет показался бы безупреч­ным. Однако Джуна заметила мягко, хотя и ре­шительно: «Руки не удались». Кому, как не ей, знать собственные руки, изученные, кажется, досконально.

Поначалу художник испытал смущение, затем стал задавать вопросы. Завязалось серьез­ное обсуждение. Джуна возражала, предлагала какие-то новые повороты темы. Кончилось тем, что руки они писали вместе, — по-видимому, уникальный случай в истории живописи, чтобы модель участвовала в создании картины наравне с живописцем. И в завершение автор портрета настоял, чтобы на холсте значились сразу две подписи. Так и подписана картина, встречающая гостей в прихожей: «Рафаэл Караев» и «Джуна».

Обращение к живописи для Джуны вовсе не случайность. В живописи чрезвычайно силен мис­тический элемент. Сколько написано сочинений о том, как оживают картины, вспомним хотя бы уайльдовский роман «Портрет Дориана Грея» или «Портрет» Гоголя. И недаром самые разные религии — от примитивных до высокоразви­тых — запрещают рисовать портреты людей.

Живопись в этом смысле сродни поэзии, а не скульптуре (которая Джуну не привлекает). Живописная работа несет отпечаток еще не изу­ченных сил. Внимательно вглядевшись в портрет человека, можно при наличии способностей к тому прочитать его судьбу, в жанровой картине обнаружить зашифрованное предсказание (о ко­тором мог даже и не догадываться живописец). Или догадаться с опозданием, когда ничего не поправить.

Вот пример предсказания, сделанного Джуной, однако предсказания, облеченного в живо­писную форму вместо формы словесной.

Туго натянут на подрамник и загрунтован холст. Кисти торчат из банок, наполненных оли­фой, разбросаны там и сям, так же как обрывки тряпок, которыми пользуются художники для вытирания кистей. Краски пахнут свежо, и запах немного кружит голову, от него делается легко на душе, и странная беспричинная радость раз­ливается в душе. Кто хоть раз прикасался кис­тью к холсту, собственноручно разводил краски или хотя бы присутствовал при работе художни­ка, поймет, о чем речь.

Джуна рисовала. Композиция картины вы­страивалась сама, по какому-то наитию. Облако возникло там, где надлежало быть небесам, па­русник, на котором не было видно никого из ко­манды, появился чуть в стороне от центра кар­тины. Теперь художница быстрыми мазками стала изображать берег. И вдруг из разрознен­ных мазков краски выступило чье-то лицо, кото­рое казалось знакомым. Джуна спросила своего друга, который с интересом следил за ее рабо­той: «Взгляни, кто это?»

Собеседник назвал имя их общего товарища. И подтвердил — его профиль.

И тут же, без вмешательства извне, будто повинуясь какой-то мистической силе, картина изменилась. Вернее, она осталась прежней — краски, композиция, сюжет. Изменилось прочте­ние нарисованного. Облако представилось обла­ком смерти, оно доминировало на холсте, ему подчинялись и парусник, и берег, в котором странно отразилось лицо друга. Джуна в ужасе бросила кисть.

Поздно, поздно! Должное свершится, свер­шилось. На следующий день Джуна узнала, что человек, чье лицо возникло на ее картине из слу­чайных мазков, неожиданно и скоропостижно умер.

Итак, предсказание в стихах и предсказание в картинах. В духовном мире Джуны поэзия и живопись связаны особо. Видение чернобыль­ской трагедии пришло и в виде строчек, требу­ющих расшифровки, и в виде букв, складываю­щихся в слова, и в виде рисунка, сделанного на листе подвернувшегося под руку блокнота.

Вот еще одно предсказание и еще один вари­ант связи словесного и живописного в мире Джуны. На сей раз сюжет картины, так и ос­тавшейся неоконченной, заимствован из притчи «Русалка». В придуманной Джуной истории рассказывается о девушке, погибшей в море. Ее возлюбленный остался на берегу, а она не вер­нулась к нему.