Ганс Шпейдель - Вторжение 1944 года. Высадка союзников в Нормандии глазами генерала Третьего рейха

Осознание Роммеля и его решение запоздали. Но совесть солдата слишком медленно развивалась в совесть политика, а затем переходила в духовность. Он стал воспринимать идеи Юнгера о мире. Он предвидел новый мир и догадывался о мистической взаимосвязи между верой и реальностью.

Но когда пришло время действовать, вмешалась судьба. Роммель, подобно большинству высших офицеров, не участвовал в восхвалении «величайшего генерала всех времен». Гитлер инстинктивно угадал мнение Роммеля; у него появилось подтверждение этого во время их короткой встречи 17 июня на совещании в Марживале. Окружение Гитлера – Бургдорф, Кейтель и другие – откровенно и втайне настраивали его против Роммеля. Генерал не должен был стать угрозой диктатору. Не должно быть другого национального героя в этой теократии, выстроенной вокруг Гитлера.

Мятеж 20 июля 1944 года предоставил Гитлеру желанную возможность избавиться от единственного соперника и возможного преемника. Людская ненависть мастерски направлялась немецкой пропагандой и отвлекала внимание от неминуемой катастрофы. В Германии не было никого, кто мог бы занять место Гитлера, за исключением Роммеля, самого популярного человека во время войны. Он был готов броситься в омут и предотвратить хаос. Гитлер, вероятно, не осмелился отдать Роммеля под суд осенью 1944 года. Какое бы решение Роммель ни принял в полдень 14 октября в Герлингене, он бы не добрался до Берлина или до ставки Гитлера живым.

Кстати, в результате разбирательств после войны выяснилось, что намерения Роммеля не были в деталях известны Гиммлеру и его приспешникам.

Убийство было единственным политическим орудием, которое Гитлер мог использовать для достижения своих целей, не выдавая собственной слабости. Сокрытие его при помощи официальных похорон было просто рафинированием царства террора.

Никколо Макиавелли четыреста лет назад писал:

«Генерал, чье искусство принесло победу и успех государю, должен снискать настолько высокое уважение у солдат, народа и у противника, что государь должен не просто быть благодарен за победы. Государь должен быть защищен от своего генерала, сторониться его или развенчать его славу».

Согласно Клаузевицу, человек, который хочет стать генералом, должен обладать высокими интеллектуальными способностями в сочетании с «твердой волей» и «сильным духом». «В каждой операции, – говорил он, – должно руководствоваться одним-единственным, ясным и простым замыслом».

Книга Роммеля «Пехота в наступлении» дает достаточно доказательств его способности свести сложную малую тактику к простой формуле. Он использовал тот же талант в искусстве командования средними и крупными армиями.

Он требовал ясности в оценке практических возможностей и точности в докладах о том, что сделано. Он ненавидел пропагандистскую мишуру и преувеличения, которые в результате политического давления проникли в официальный язык вермахта после 1941 года. Несмотря на это, сам он уступал тезису о том, что пропаганда необходима в войне.

Фельдмаршал обладал интуицией, способностью с первого взгляда оценить ситуацию на поле сражения. Он не просто следовал плану, выработанному заранее, но и вносил коррективы в соответствии с «событиями и обстоятельствами». Он был мастером импровизации благодаря интуиции и решительности. У него было живое воображение, дополняемое идеями практического и технического характера.

Противник высоко отзывался о «чутье» Лиса пустыни в Африканской кампании. Черчилль объяснял в парламенте значительные неудачи британцев в Северной Африке следующим образом: «Нам дали генеральное сражение». Согласно опросу Гэллапа в 1942 году, Роммель был отнесен к числу самых выдающихся и самых умных генералов. Так он стал известен во всем мире.

Роммель обладал стойкостью, необходимой всякому командиру, которому неизбежно приходится сталкиваться с неожиданными изменениями фортуны и который должен справляться со следующими один за другим кризисами в бою. Здравое восприятие спасало его от заблуждений в военных вопросах и давало ему верное ощущение кульминационного пункта в сражении или кульминации в войне.

Мольтке требовал «равновесия между властью и верой». И хотя Роммель был склонен требовать слишком многого и мог быть чрезмерно суров, он обладал гениальностью руководителя, даром вдохновлять войска тем легендарным, не поддающимся логическому объяснению влиянием, которое великий лидер оказывал на своих людей. Солдаты чувствовали глубину его мужества и биение великого сердца, которое билось ради них. Фельдмаршал, таким образом, умел властвовать как над умами, так и над душами людей.

Так было даже в 1915 году в Аргонне, когда лейтенант Роммель взял на себя командование соседней ротой в смежном секторе. К нему чувствовали такое же доверие тогда, как и во Второй мировой войне, когда его дивизия «Фантом» прорывалась через Францию или когда его африканский корпус совершал бросок через африканскую пустыню у Эль-Аламейна и Тобрука. «Фронт – там, где Роммель», – говорили солдаты. «Нельзя командовать армией из Тюильри», – полагал Наполеон. Это наставление верно и в век передовой техники. Роммель был современным «маршалом «вперед», который осуществлял связь между передовым командным пунктом и по необходимости более отдаленными штабами. Он был неутомим и находился там, где войскам было нужно его столь весомое присутствие. Он любил постоянно меняющуюся солдатскую жизнь, непрерывное движение, суровую жизнь и напряжение, как магнитом охватывающее всех солдат. Гитлер был лишен такой гармонии с войсками, и у него не было того, чем обладал Роммель, – искусства руководить людьми и преобладающей мощи войск, которые Макс Пиколомини Шиллера восхваляет в «Валленштайне»:

Граф Шлиффен требовал от генерала, чтобы в нем соединялись на самом высоком уровне интеллект, мужество и сила воли таким образом, чтобы они поп videri sed esse – не столько выпячивались, сколько проявлялись на деле. В столкновении между рациональными и иррациональными силами в войне, в соотношении между знанием и действием, человек проявляется в генерале. Фельдмаршал всегда оставался «тем же самым Роммелем», выполнявшим свой долг даже в самых неблагоприятных обстоятельствах, – солдатом с «гражданским мужеством». Его любовь к своей стране опиралась на правду и уходила корнями в его родимую землю и в извечную природу. Простодушный и откровенный, честный с друзьями и врагами, он был внутренне свободным человеком. Он считал достойным уважения все то, что не претило его совести. Его ясные голубые глаза и приветливое живое лицо, человечные, при всех проявлениях энергичности и смелости, внушали доверие. Он был требователен к себе, имел спартанские привычки и, тем не менее, не отказывался от жизненных удовольствий. Он не был склонен к глубоким размышлениям и уже в поздний период жизни проникся пониманием фундаментальных вещей. Иногда он казался холодным и замкнутым, но с теми, кого он хорошо знал, он был хорошим товарищем и проявлял здоровое чувство юмора.