Илья Веселов - Три года в тылу врага

Приближалось двадцатое октября — день, когда немцы должны были выгнать население с обжитых мест и отправить в Германию.

За два дня в деревнях не осталось ни души. Первыми ушли в Толстовские леса жители Жилого и Пустого Рыдна. Вслед за ними подались из деревень Туховежи, Ушницы, Кусони, Ясно, Каменные Поляны, Волосково, Волкино и многих других. Многие обосновались в урочище Точище, в лесах у хутора Дедова Борода. Но большинство облюбовали берега незамерзающей Черной речки.

Из Оредежа эвакуацию в леса завершили Павел Мартьянович Архипов и его помощницы Татьяна Иванова и Парасковья Волкова. До этого Архипов часто вызывался помогать немцам в уходе за лошадьми. Дед каждое утро спозаранку приходил на конный двор и чистил конюшни, поил и кормил немецких лошадей. Солдатам понравилось такое усердие. Павел Мартьянович воспользовался похвалой и попросил у них на один день лошадь, якобы съездить за дровами. Те дали. Дед увез к Черной речке более десяти пар ручных жерновов и несколько возов сена. Под сеном лежала немецкая мука.

На конюшню с Архиповым начали приходить ребятишки, помогать ему в уборке. Немецким солдатам они ни за что не давали взяться — все делали за них. Солдаты привыкли и стали частенько уходить с конюшни, надеясь на старика и ребятишек.

Наступило восемнадцатое октября. Как ни в чем не бывало Архипов проработал на конном дворе целый день. А под вечер зашел в сторожку, где оставался для охраны один солдат, и поставил перед ним, как это уже бывало раньше литровую бутылку самогона.

— О, руссише шнапс, — обрадовался солдат и потянулся к бутылке.

Спустя два часа в сторожке появились помощники Архипова — мальчишки. Они помогли связать пьяного немца, надеть на него несколько мешков из-под отрубей и затолкнуть в кладовку.

Архипову и его помощникам хватило нескольких минут, чтобы отвязать двадцать лошадей и вывести их из конюшни. В этот момент повалил густой снег. Он оказался весьма кстати. Ребята во главе с дедом сначала кустарниками добрались до деревни Почап, а за ней уже лесами выехали к Черной речке.

Наутро Павел Мартьянович приехал к нам верхом на куцехвостой трофейной лошади. Он не спеша привязал ее около штабной землянки и в дверях столкнулся с Шелякиным.

— Павел Мартьянович, да ты никак в кавалерию подался?

— В кавалерию не в кавалерию, а лошадь нужна будет.

Шедлкин осмотрел трофейного коня и скупо сказал:

— Дед, лошадь все равно у тебя фрицы заберут.

— Шиш, не заберут. Я сам ее отобрал у немцев.

— Вижу, что кобыла не российская.

— А ты как думал? Мы тоже не лыком шиты. Воюем по-своему.

Шелякин не унимался и решил подзадорить деда.

— Одна лошадь — это еще не трофей.

— Сколько хочешь для полного трофея?

— Штук пять.

— Мелко плаваешь. Я их пригнал двадцать штук. Это еще не все мои трофеи.

Шелякин удивленно посмотрел на него:

— А что еще?

— Не твоего ума дело.

Павел Мартьянович не считался ни с рангами, ни со служебными должностями. Дед не мозолил глаза начальству, но если требовалось, приходил к нужному ему человеку и выкладывал суть дела. Так он поступил и сейчас.

В землянке он сел рядом с Сазановым и начал разговор:

— Слушай, комиссар, вчерась с ребятишками мы угнали у немцев двадцать лошадей.

— Молодец, Павел Мартьянович.

— Ты слушай, не перебивай, хвалить потом будешь. Так этих лошадей ты у меня не того.

— Чего не того?

— Ну, не забирай. Они нам нужны будут позарез.

— Когда? Сейчас? Что вам с ними в лесу делать?

— Потреба в лошадях будет потом, когда немца прогоните. На чем пахать тогда будем? Хозяйство-то разрушено. Вот лошади и будут у нас под рукой.

— Правильно рассуждаешь, Павел Мартьянович. Сбереги лошадей. Они очень нужны будут. Скажу, чтобы у тебя их не брали. Так что будь спокоен.

— Спасибо, но не дашь ли мне мужичков человек десять?

— Куда они понадобились?

— Для охраны.

— Что охранять-то, лошадей?

— Видишь ли, комиссар, у меня зернишко кое-где припрятано. А народ-то в лесу голодает. Сам знаешь — там дети малые. Так чтобы твои партизаны помогли нагрузить зерно да и чтобы немцы не наскочили на нас.

— Много зерна?

— Много не много, а зиму пережить хватит, да и колхозу на посевную останется.

— Ого. Видать, много. Откуда ты его раздобыл?

— Еще когда война началась. Немцы-то мимо Оредежи быстро проскочили. Потом дней пять их не было. Склады-то Заготзерно побиты были, а в них пшеницы полным-полно. Подговорил я Иванову Татьяну, Парасковью Волкову да и других надежных бабочек. Ну и по ночам увозили по лесам пшеничку-то. Потом спрятали.

— Зерно не испортилось?

— Не должно. В сухих местах лежит, проверяем.

— Молоть как будешь?

— Жернова есть.

— Тоже спрятаны?

— Тоже.

— Может, и трактор куда-нибудь сховал?

— Трактора нет, а плуги с боронами есть.

Сазанов не выдержал. Он схватил деда в охапку и крепко расцеловал.

— Отпусти, окаянный, я еще Советской власти пригожусь, — выпутываясь из крепких объятий комиссара и тяжело дыша, сказал Павел Мартьянович.

Стояла на редкость теплая осенняя ночь. Мы с Шелякиным только что обошли большую открытую поляну и проверили, все ли партизаны подготовили костры, чтобы потом зажечь их для сигнала самолетам.

— Пойдем туда, — сказал Шелякин и показал на центр поляны. — Меньше бегать придется. Ты знаешь, кто прилетает?

— Слыхал, но не точно. Расшифровки не дождался, ушел к разведчикам.

— Прилетают подрывники вместе с Ушацким.

— Это человек известный. Лучин сам запросил его сюда. Боевой парень, хоть и интеллигент.

— Что он актер или профессор? — пошутил Шелякин.

— Нет, инженер-конструктор, москвич, с завода «Красный пролетарий». Под Москвой, говорят, начал по тылам немцев ходить. Восемь раз переходил фронт, и все с «языками». Однажды даже доставил какого-то эсэсовца, оберштурмфюрера, с важными документами.

Я не успел закончить рассказ, как послышалось гудение самолетов. Поле озарилось отсветами костров.

Самолет сделал круг, второй, и на землю один за другим начали опускаться парашютисты.

Мы пошли в центр поля. Сюда начали сходиться прибывшие десантники, держа в охапках скомканные парашюты. Здесь уже хозяйничал высокий молодой парень в простом пиджаке, с автоматом на груди и проверял своих людей. Чуть в стороне на сухой траве ничком лежал человек.

— Что-то с ним неладное, пойдем к нему, — проговорил я. Но не успели. Молодой парень подошел к нам и представился: