Жан Баронян - Бодлер

На искусства, исчезнувшие из страны, если предположить, что когда-нибудь они там существовали, ибо даже Рубенс, представлявший величие, это «хам, затянутый в атлас» и «источник пошлости». На то, как обсуждают живопись.

«Манера, в какой бельгийцы обсуждают достоинство картин. Цифры, все время цифры. Это продолжается три часа. После того как за три часа они перечислят цены продаж, им кажется, что они обсудили живопись.

И потом, картины надо прятать, чтобы придать им ценность. Взгляд изнашивает картины.

Здесь каждый — торговец картинами.

В Анвере любой прощелыга занимается живописью.

Предпочтение отдают маленькой картине. К большой — презрение», — писал Бодлер в книге «Бельгия без прикрас».

Безжалостного осуждения Бодлера избежали лишь некоторые художники. В частности, Анри Лейс, живописец истории, вроде Делакруа, — он проиллюстрировал летопись Бельгии и своими портретами выразил некую тайну душ; дебютант Альфред Верве, первые картины которого были выставлены в 1863 году, а также братья Стевенсы, Жозеф в большей степени, чем Альфред, у которого Бодлер оценил тем не менее гармонию оттенков.

С Верве и Стевенсами и еще с их другом фотографом Шарлем Нейтом он обычно встречался на узкой улочке Вилла-Эрмоза, неподалеку от Королевской площади, в таверне «Пренс-де-Галль», где собирался небольшой кружок почтительных поклонников и где за разговорами, сопровождавшимися веселыми возлияниями с помощью бельгийского пива и можжевеловой настойки, Бодлер мог забыть о своих гневных вспышках и ненависти к обезьянам.

Однако больше всего из бельгийских художников ему нравился Фелисьен Ропс. Этот двадцатидевятилетний намюрец начал свою карьеру с карикатур, испытывая влияние одновременно и Домье и Гаварни, потом принялся за офорты и начиная с 1862 года разрабатывал в основном эротические сюжеты, если не сказать скабрезные, причем с отчаянной смелостью, насмешкой, воображением и юмором. Бодлер познакомился с ним в Париже через Огюста Пуле-Маласси, и его сразу же поразили остроумие его рисунков, живость, с какой он делал наброски своих персонажей, в том числе именитых людей, и щемящее ощущение мрачного, в равной степени свойственное и самому Бодлеру, о чем свидетельствуют многие стихи «Цветов зла». Поэтому он был рад снова встретиться с Фелисьеном Ропсом в Брюсселе на каком-нибудь ужине и съездить иногда вместе с ним в Намюр, маленький городок в «иезуитском» стиле, который произвел на него гораздо лучшее впечатление, чем Брюссель.

Но что все-таки удерживает его в Брюсселе, если там он настолько неудовлетворен и несчастен? Безусловно, необходимость собрать материал о городах, в которых он еще не побывал (Брюгге, Гент, Мехелен, Льеж…), так как его не покидала мысль написать книгу об этой стране. Определенная неловкость вернуться во Францию ни с чем и наверняка страх предстать перед своими кредиторами. Да и здоровье тоже: постоянные диареи, сердцебиения, колики в желудке, бессонница, приступы лихорадки…

В начале сентября Бодлер узнал, что в Брюссель должен приехать Надар, собиравшийся в честь тридцать четвертой годовщины независимости Бельгии осуществить над городом полет на воздушном шаре. И он тут же решил, что уедет в Париж вместе с ним сразу после празднества.

Событие было грандиозное. 26 сентября 1864 года гигантская толпа теснилась за ограждениями, специально сооруженными ради такого случая. Люди с восхищением наблюдали за воздушным шаром Надара, названного «Гигантом», ожидая, когда он поднимется в воздух в присутствии короля. Бодлеру друг предложил тоже занять место в корзине аэростата, но он, испугавшись, отказался. Около шести часов вечера аэростат поднялся. И лишь к полуночи приземлился между Ипром и Северным морем.

Двадцать девятого сентября Надар пригласил Бодлера на прощальный банкет в гостиницу «Этранже» по улице Фоссео-Лу, находившуюся неподалеку от церкви Августинцев, единственной брюссельской церкви, где не было колокола. На банкете присутствовали оба сына Виктора Гюго, Франсуа и Шарль, руководитель газеты «Эндепанданс бельж» Леон Берарди, только что назначенный бургомистр Брюсселя Жюль Анпаш, молодой помощник фотографа-аэронавта Жорж Барраль… И это пиршество закончилось в сластолюбивой компании.

На следующий день Надар и Барраль вернулись в Париж, но Бодлера с ними не было.

Шли дни, недели, подходил к концу 1864 год, а Бодлер все более нищал. За пансион в гостинице «Гран-Мируар» он задолжал за три месяца и понятия не имел, как сможет расплатиться и справиться со всеми расходами, связанными с его пребыванием в Бельгии. Ему едва хватало денег на пропитание и на марки для писем, которые он продолжал посылать разным адресатам во Францию. Среди них — госпожа Опик, чье здоровье оставляло желать лучшего, а также парижский литературный агент Жюльен Лемер, с которым Бодлер познакомился в 1846 году в «Диван Лепелетье» и которому поручил вести переговоры с издателем об уступке прав на некоторые из его книг.

И конечно, существовал неизбежный Нарсисс Дезире Ансель, единственный человек, который по закону мог обеспечивать его средствами. И Бодлер в который уже раз умолял его прислать деньги. Он уверял, что, как только получит их, сразу расплатится со всеми долгами в Бельгии и в середине декабря вернется в Париж. Обещал. Клялся.

Ансель выслал ему требуемую сумму, но Бодлер уклонился от выполнения взятого обязательства. Сознавая некорректность своего поведения, он отправил Анселю письмо с объяснениями.

«В последний момент, в минуту отъезда, — писал Бодлер, — несмотря на желание вновь увидеть мою мать, несмотря на страшную скуку здешней жизни, скуку еще более неодолимую, нежели та, в которую меня погружала французская глупость и от которой я так страдал столько лет, меня охватил ужас, жуткий страх, страх снова погрузиться в мой ад — пройти по Парижу, не имея уверенности в том, что смогу раздавать там деньги направо и налево, что обеспечило бы мне истинный отдых в Онфлёре. И тогда я написал письма в газеты и друзьям в Париже, а также человеку, которому поручил мои текущие дела, то есть продажу четырех томов, тех самых, которые я так credulously[52] приехал предложить этому гнусному Лакруа».

Да, в Бельгии он скучал ужасно, чудовищно, а тех, кто был способен развлечь его, можно пересчитать по пальцам: Стевенсы, Фелисьен Ропс, Огюст Пуле-Маласси… Прожив какое-то время на улице Миди в Брюсселе, тот нашел себе пристанище на юго-западе столицы, в тихом пригороде Иксель на улице Мерселис. Он издавал эротические и упадочные книги, некоторые ограничейным тиражом с непристойными фронтисписами Ропса, и дом, где он проживал, стал проходным двором, что совсем не нравилось обитателям квартала. Кое-кто хотел даже обратиться в полицию… Два-три раза в неделю Бодлер приходил к Пуле-Маласси ужинать и соглашался выполнять мелкую издательскую работу в надежде, что это принесет ему хоть немного денег.