Григорий Пенежко - Записки советского офицера

- Извиняюсь, товарищ младший политрук, вот я вам один вопрос задам. Ще на курсах трактористов меня учили: техника решает всё. А где наша техника? Десять дней всего провоевали, а в дивизии осталось два танка, так и из тех же сробили санитарные машины! Может, я чего тут недопонимаю, так разъясните мне, втолкуйте в голову: що теперь с танкистами буде?

Я вижу, все насторожились, раненые подняли головы, ждут, что скажет Кривуля. Хватит ли у нас танков в тылу, чтобы все безмашинные танкисты получили новые машины? А если нехватит - что тогда, как будем воевать дальше без танков?

- Ох, Гадючка, Гадючка, недаром у тебя фамилия такая ядовитая, говорит Кривуля.

- От самого себя не спрячешься, - волнуется Гадючка. - Як технике привык. Без техники для меня не война, а одно мучение. Нет, лучше бы сложить голову в бою... Чи мы волки, що ховаемся в лесу от дневного света, от живой людины, чи мыши, як каже, товарищ колхозник. И где? - У себя же дома. Тошно подумать...

- Это всё с молока, - смеётся Кривуля. - Кувшинчик лишний хватил, вот тебя от него и разбирает.

После четырёхдневной голодухи сегодня утром на одном хуторе мы не рассчитали вместимости наших желудков и опорожнили все кувшины, вытащенные из погребов сердобольными крестьянками, за что в дороге пришлось расплачиваться неимоверными страданиями при каждом толчке машины.

Из дальнейшего разговора мне становится ясно, что происходит с Гадючкой. Дело не в том, что для Гадючки на войне без техники одно мучение, как он выражается, хотя и в этом много правды, а в том, что когда мы сражались, всё было ясно и просто, всеми нами владел один помысел выполнить свой долг, и под давлением обстановки, менявшейся каждый час, требовавшей высшего напряжения всех человеческих способностей, некогда было раздумывать, что и отчего, а сейчас эти вопросы встали. Нет, Гадючка не паникует, он просто не может механически принимать происходящее, как свыше данное, независимое от него - это против его существа, - он чувствует себя виновником, и никак не может понять, в чем состоит его вина. Вот что мучает механика. Это мучает всех нас. Кривуля так и понял его. Не отвечая на ядовитый вопрос, что теперь будет с танкистами, он перевёл разговор на тему о том, что "в жизни и на войне, как на длинной ниве, всё может случиться", что война застала нас на дороге, "из-за угла", а всё-таки под Дубно мы набили Клейсту морду, и крепко набили.

Да, ещё вчера я говорил себе, что, хотя за десять дней войны мы и оказались далеко от границы, результаты боёв утешительны для нас: ведь потери противника под Дубно не менее чем в два раза превосходят наши. "Если с такими же результатами идут бои на всех участках фронта, это вскоре коренным образом изменит положение", - думал я. Но вот эти два танка, последние два танка, с которыми мы прячемся в лесу, снова подымают передо мной проклятый вопрос. Они с такой же очевидностью свидетельствуют о тяжести происшедшего, с какой должно быть для моряков, потерпевших кораблекрушение, свидетельствуют о том же выброшенные на пустынный берег обломки их корабля.

*

Под вечер Никитин, вернувшись с наблюдательного поста, привёл с собой девушку, убежавшую из села. От неё мы узнали, что в село вошло пять немецких танков "чуть поменьше наших", как она сказала, и что немцы перепились, безобразничают и охальничают. Сначала девушка всхлипывала, прикрывая рукой разорванную на груди кофточку, но не прошло и нескольких минут, как она уже бойко отвечала на наши вопросы и даже кокетничала с Кривулей, который с серьёзным видом убеждал её, что она вовсе не случайно встретила нас здесь, что мы только её и ожидали.

У Кривули тут же возник смелый план, в осуществлении которого эта девушка должна была оказать нам существенную помощь. Надо воспользоваться тем, что немцы пьянствуют, не дожидаясь ночи, внезапным ударом прорваться через село и мимоходом уничтожить немецкие танки. Успех этого плана зависел от того, сумеем ли мы снять часовых, стоящих у моста, раньше, чем они поднимут тревогу. Следовало отвлечь их внимание. Это-то и должна была сделать девушка. Когда Кривуля разъяснил ей, что от неё требуется, и пообещал за это прокатить на танке до следующего села, где живут её родственники, она не только согласилась, но так быстро вошла в предназначенную ей роль, как будто только для того, чтобы сыграть эту роль, она и прибежала к нам в лес. Увлечённая перспективой весёлого приключения с танкистами, она, видимо, забыла о том, что только что вырвалась из рук пьяных немцев.

Мне кажется, что эта девушка совсем ещё не почувствовала того, что происходит. Для неё фашист ещё не страшный враг, несущий смерть и опустошение, а просто пьяный охальник, от которого можно спрятаться в кусты. Больно наблюдать такую наивность, а мне уже не раз приходилось наблюдать её среди наших молодых соотечественников в этом краю, недавно ставшем советским, в этих глухих сёлах и хуторах, пока еще серьёзно не задетых войной.

- Только вот что, - сказал Кривуля, когда механики завели моторы. - Сам погибай, но товарища выручай из беды.

Я понял, что он напомнил экипажам присягу не потому, что боялся как бы они её не забыли, он хотел подбодрить раненых, которым предстояло прорываться, будучи не защищенными от огня противника броней, прикрывавшей экипажи. Единственное, что мы могли сделать, это замаскировать раненых зеленью. Тут экипажи постарались: так замаскировали раненых, что уже в нескольких шагах от танка их не было видно.

Девушка пошла вперёд, неся на спине узел разного тряпья, собранного и связанного Никитиным.

Достигнув окраины села, мы выдвинулись из-за углового дома. Девушка была уже на мосту. То, что мы увидели, заставило нас раскаяться в своей затее. Один из часовых, закинув

автомат за спину, тащил девушку к реке, должно быть под. мост, а другой подталкивал её.

- Скорей, скорей! - взволнованно заторопил меня. Никитин.

Трудно было сдержаться и не скомандовать Гадючке увеличить скорость, что, наверное, встревожило бы часовых. Я уже чуть было не дал команду, но вдруг заметил револьвер, который держал наготове, выглядывая из башни, Никитин, и понял, что самое главное сейчас - меньше шума. Это же натолкнуло меня на мысль использовать для снятия часовых не пулемёт, как мы думали раньше, а наган.

Занятые девушкой, немцы не обратили внимания на то" что наши танки были замаскированы довольно странно.

Когда мы въезжали на мост, девушка, вырвавшись из рук немца, кинулась нам навстречу. Ни я, ни Никитин не утерпели - высунулись из башни. Немец, преследовавший девушку, перехватил её у самого носа танка. Мы выстрелили одновременно. Я выстрелил в того, который схватил девушку, а Никитин во второго, стоявшего у перил моста и скалившего зубы. Оба немца свалились, кажется, замертво. Никитин, как на крыльях, вылетел из башни, схватил присевшую от испуга девушку и вскинул её на корму, к раненым. Назад, в башню, он вскочил счастливый, улыбающийся, сплюнул на ладони и крикнул: