Вадим Каплин - Государева дорога

Ребята травили баланду, и все-таки кто-то заметил:

– Рыба-то, кашевар, разварится.

– Нет, не разварится, – заверил я.

– Смотри, повар, тебе виднее.

Когда уха была готова, я достал рыбу, разложил в глубокие тарелки, а юшку разлил в три блюда.

– Хороша ушица! – похвалил шаман. Ему никто не возражал.

Разговор наш разгорался все ярче и ярче, как костер, в который кто-то из ребят подкинул смолистых плах. Продолжали говорить «за жись», о том, о сем.

– Как доехали-то? – спросил Шаман.

– Без проблем. Асфальт, дорогой, асфальт, – ответил Николай, который вел машину. Сейчас по Государевой-то дороге (Шарьинский тракт был проложен во времена Екатерины второй) езжай хоть в Первопрестольную, хоть в Нижний, на Великий Устюг к Деду Морозу, на Урал, в Тюмень…

– Знаю я эту «тюрмень», на буровой работал, – заметил Леша.

– Скажи-ка, дорогой Иван Порфирьевич, откуда у вашей реки такое красивое звучное название – Ветлуга? – поинтересовался я. – Мне кажется, что все просто. «Ветл» – ветлы на берегу. «Га» – по-угрофински «вода», – высказал я свою догадку.

– У нас по-другому объясняют, немного даже в историческом плане, – улыбнулся Шаман. – Не знаю, легенда это или на самом деле так было. В очень давние времена реку называли Эннер. И жил около нее Черемисский князь Коджа. Жена у него была красавица Луга. Коджа подружился с новгородским атаманом ушкуйников Кием – умелым и сильным человеком. И принял Коджа православную веру. Не понравилось это хлыновскому (Хлынов позднее стал называться Вяткой) князю, владевшему Черемисьем. Повелел он наказать отступника. Разорили имение хлыновцы, а жену Коджи Лугу повезли в полон. Темной ночью она сбежала и пробиралась берегом реки Эннер. Беглянку настигала погоня. Храбрая женщина предпочла смерть. Луга кинулась в омут и утонула. Все восхищались ее поступком. И в память о ней назвали реку Ветлугой. Кстати, «Вет» по-черемисски – женщина, баба.

– Область у нас, мужики, побольше вашей будет, – сказал Николай. Один только Вытегорский район по территории на Пензенскую область потянет, если не больше. И лесов много, особо на севере, западе и востоке.

– Слышал я, у вас народ отчаянный, – заметил Иван.

– А где сейчас не отчаянный? У нас волки зимой и те с топорами ходят, – засмеялся Игорь. – На полном серьезе говорю.

– Не загибай, Игорь, – вскинулся, не утерпел Николай. – Топор-то они что, за поясом носят? Да и для чего петуху тросточка?

– А вот и не загибаю, – обиделся Игорь. – Конечно, топор волку не для того, чтобы сучки на делянке обрубать.

А где слышал о волке с топором – так дело такое. Включил как-то утром радио. Передача из Вологды шла. Рассказывал какой-то леспромхозовский шофер-лесовозник. Не молодой уже. Поехал, говорит, однажды за хлыстами на верхний склад. Еду, по сторонам поглядываю и, Боже мой! Гляжу и глазам не верю. Навстречу из делянки по бровке вышагивает волчара. Большущий, чуть не с теленка. Башка тоже большая, шея толстая, сам серый, только черная полоса по хребтине, как ремень, а в зубах у него – топор. Опешил я. Такого чуда, говорит, не видел, чтобы волк – с топором. А что оказалось? Топором тем на котлопункте мясо рубили да на улице и оставили. Топор-то мясом пропах за зиму, волк, наверное, подумал, что это кость какая. И прибрал, что плохо лежит. Забавная история, не правда ли? А насчет народа – так что у нас, что у вас – люди мирные, работящие, скромные и совестливые.

Иван Порфирьевич сидел молча, задумавшись, но не утерпел, вступил в разговор:

– Да, мужики, жизнь наша очень сложная, особенно сейчас. Прошлое ушло, будущее неизвестно. Жить надо сегодняшним. Трудно сейчас многим. Особенно старикам. Пенсионеры, сказывают, за инфарктом в очереди стоят. Тут раз – и готово. Был человек – и не стало его. А не дай Бог, инсульт да паралич разобьет… Кому ты нужен, больной и немощный? Кто за тобой уха живать будет, да и что это за жизнь? Позавидуешь тут не живым, а мертвым. Все мы смертны. И в этом все равны. Но каждый проживет столько, сколько заложено ему его генетическим кодом. И ничуть больше. Меньше – сколько угодно. И часто от своего неразумения. Сколько людей гибнет по пьяни! Пьют, слов но скорее хочется жизнь закончить. Что сказать о молодых? Молодость – самое счастливое время в жизни человека. Но у каждого своя жизнь, своя судьба. Многим хочется жить красиво и богато сразу, сейчас. Так не бывает, золото с неба не падает. Чтобы хорошо жить, крепко стать на ноги, надо потрудиться. Нынче даже вороны набрались ума. Прижимисты, дошлы, лука вы. Как ни старайся лиса – у нынешней вороны сыра не выманишь. Иные молодые соблазняются на городскую жизнь, а того не думают, как и где они там жить будут, чем заниматься. А думать надо. На то и дана тебе голова. Хищнический прагматизм, когда каждый думает только о себе, не по нам. По мне, так и дома в деревне, в поселке можно жить, да и живут иные не хуже городских. Главное – от земли не отрываться да, как исстари заведено, помогать друг другу. Только везде вкалывать надо.

Шаман подгреб палочкой уголек от костра, прикурил потухшую сигарету. Ребята уже спали. Не потому, что набрались помаленьку, а просто утомились за день. Мы же с Порфирьевичем продолжили беседу.

– Говорят, что женщине столько лет, на сколько она выглядит. Прекрасно и мило, – продолжал Порфирьевич. – А если выглядит девушка молодо, а ей под тридцать? И сама хорошая, умная, образованная да работящая, а жениха подходящего нет. Не пойдет она замуж за какого-нибудь замухрышку с вредными привычками или хилявого. Ей достойный мужик нужен, чтоб род продолжить. Она это понимает. Но выбор такой: или старой де вой остаться, или стать матерью-одиночкой. Наверное, лучше второе. Кто-то осудит девушку, а другие, наоборот, поддержат. Поговорят, поколоколят да перестанут. Зато у матери будет расти сын или дочь – радость в жизни, поддержка в старости. Примеров таких много.

Во время наших разговоров я слышал, как в ночном лесу кто-то трещал, доносились непонятные звериные или птичьи голоса. Заметил, что Иван Порфирьевич чутко улавливает эти звуки, хотя некоторые из нашей компании на них не обращали внимания или не слышали. Я подумал: таежник он настоящий. Иван Порфирьевич взглянул на часы. Половина первого.

– Мне пора, надо ехать.

– Как ехать? В такую-то темень? – ошеломленно вскочил я.

– Рад бы остаться с вами, но в десять утра я должен быть на совещании в Шарье. Опаздывать не могу. Служба.

Понял, что уговаривать Порфирьевича бесполезно.

Проснулся Иван. Вдвоем проводили рыболова на бережок.

– Проверьте и мои сетки, – обратился Шаман к Ивану. – Рыбу отдайте ребятам.

Пожимая руку, сказал, чтобы приезжали еще.