Екатерина Коути - Королева Виктория

Герцогиня Кентская заглядывалась на второй этаж дворца, где располагались парадные – вот там-то следует жить наследнице престола! Но Георг считал, что невестке следует держаться скромнее и в рамках бюджета. Ведь другие обитатели дворца не ропщут на жилищные условия.

Соседом Виктории стал ее дядя герцог Суссекский, любитель книг, часов и морганатических браков. Малышку предупреждали, что, если она будет шуметь, дядя выскочит из своих покоев и как следует ее накажет. При виде герцога она поднимала рев.

Другой, самой тихой постоялицей была принцесса София, тетушка Виктории. В молодости София совершила грехопадение – родила ребенка то ли от шталмейстера, то ли от родного брата Камберленда. Расплачиваясь за свой грех, она жила в Кенсингтоне затворницей. Захаживали во дворец и другие скучные взрослые – политики, общественные деятели, епископы, чьи пышные парики нагоняли страху на принцессу. Все они рады были посюсюкать с надеждой Британии, но с ними Виктории было скучно.

Впрочем, ни один из обитателей или гостей дворца не шел в сравнении с Джоном Конроем. Его присутствие отравило детство Виктории.

Капитан Джон Конрой достоин занять место среди диккенсовских злодеев, потеснив Ральфа Никльби, бессердечного мистера Мэрдстона и карлика Квилпа. Современники морщились при его упоминании. Ирландец по происхождению, Джон Конрой родился в Уэльсе в 1786 году. В семнадцать лет поступил на военную службу, но преуспел не на поле брани, а на личном фронте, женившись на дочери генерала. Не довольствуясь этим достижением, он хотел шагнуть еще выше и обеспечить будущее как себе, так и своим шестерым отпрыскам. Чтобы упрочить положение при дворе королевы, пусть и будущей, он выбрал верную стратегию. Путь к ребенку лежал через сердце матери. Сделав герцогиню своей марионеткой, он рассчитывал, что сможет дергать за ниточки также и Викторию.

Герцогиня почти полностью растворилась в личности Конроя. Она не только писала под его диктовку, но, казалось, думала его мысли. Желая во всем угодить своему советчику, она передала Конрою управление финансами, сделав его контролером своего двора. «Все, что вы так часто говорите мне и что причиняет мне такую боль, тем не менее является правдой. Высокое положение мне не подходит, я всего лишь глупая старая гусыня»[19], – смиренно отвечала она, выслушивая нравоучения Конроя. А он лишь согласно кивал. Да-да, без него она совсем пропадет.

Под обаяние проныры капитана попала не только герцогиня Кентская. Принцесса София тоже заглядывалась на Конроя, который, в придачу к харизме, отличался красотой – рост под два метра, пронзительные черные глаза, хищный орлиный нос. Он окончательно покорил Софию, когда защитил ее от притязаний внебрачного сына, плода той самой греховной любви. В благодарность София одарила «милого друга» домом в Кенсингтоне, загородным домом близ Рединга и имением в Уэльсе. Вдобавок к щедрым дарам принцесса выхлопотала для Конроя рыцарский титул. Милостью Георга IV он стал сэром Джоном, рыцарем Ганноверского ордена.

Даже странно, как сэр Джон, отличный психолог, сумел настроить против себя принцессу Викторию. Девочка ненавидела его страстно. Чужой человек вертел ее матерью, как ему вздумается, а к ней самой относился с плохо скрываемой насмешкой. Его шуточки выводили из себя пылкую и чувствительную Викторию. Конрой вышучивал и внешность принцессы, и прижимистость, которую она унаследовала от бабушки, скаредной королевы Шарлотты. С герцогиней он натягивал маску благородного рыцаря, с принцессой – грубоватого, но заботливого папаши.

Но Викторию всегда, во все времена коробило от фамильярности. С раннего детства она знала себе цену и злилась, что какой-то там капитан держится с ней запанибрата. Иное дело – лесть. Лестью от Виктории можно было добиться многого.

Злые языки говорили, что Виктория и Конрой не ладят по другой причине. Чарльз Гревилл и герцог Веллингтон, оба падкие до сплетен, сходились во мнении, что герцогиня стала любовницей Конроя. А что, если именно он настоящий отец принцессы?

Сама Виктория всю жизнь отрицала подобные слухи. И вряд ли карьерист Конрой рискнул бы своим положением, перейдя последнюю запретную черту. Куда перспективнее держать герцогиню в напряжении, а если удовлетворять ее потребности, то не до конца. Кроме того, герцогиня Кентская была настолько одержима желанием стать регентом при дочери, что на низменные страсти ее уже не хватало.

Общими усилиями герцогиня и ее любимец разработали принципы воспитания принцессы, известные как «Кенсингтонская система». Как сказали бы сейчас, это была грамотная пиар-кампания.

«Кенсингтонская система» преследовала две цели. Во-первых, показать всей Британии, что герцогиня печется о морали дочери и потому отлично подходит на роль регента. Причем регентство за ней должно сохраниться как можно дольше – желательно, пока Виктории не исполнится двадцать один год. За это время Конрой рассчитывал подыскать для себя теплое местечко при дворе.

Во-вторых, чтобы «до восшествия на престол завоевать место в сердцах будущих подданных, дабы, когда она примет скипетр, ее окружала невиданная доселе слава и власть ее была бы соответствующей»[20].

Как снискать любовь британцев? Достаточно держаться в стороне от развращенных дядюшек. Поэтому общение Виктории с английской родней было сведено к минимуму. Не хватало еще, чтобы принцесса нахваталась от них гадостей! Или того хуже – чтобы ее отравил дядя Эрнст, или похитил дядя Георг, или чтобы ее приручила тетя Аделаида, засыпавшая девочку подарками. Недаром она писала герцогине: «Мои дети умерли, а ваша дочь жива, поэтому я считаю ее и своей дочерью»[21]. Явно не к добру!

Если даже особам королевской крови нельзя доверять, что говорить о слугах? Когда принцессе расчесывали волосы, гувернантка Лецен читала ей вслух, чтобы девочка не болтала со служанкой. Виктория редко оставалась одна. Даже спальню ей приходилось делить с герцогиней. Дневник принцессы каждый вечер штудировали мама и гувернантка, а учет ее проступкам вели в особой «Книге хорошего поведения». Обычно Виктория сама делала записи в этом реестре, честно отмечая, когда «была непослушна и вульгарна». Встречаются там пометки вроде «Я была очень очень очень ужасно НЕПОСЛУШНА!»[22]. Виктория шалила – но никогда не лгала.

Сверстников к принцессе допускали крайне редко. Согласно расхожему анекдоту, среди счастливиц оказалась пятилетняя Лира, да и то потому, что девочка-вундеркинд великолепно играла на арфе. Герцогиня оставилась девочек наедине, рассчитывая, что к ее возвращению в гостиной будут раздаваться божественные звуки. Но не тут-то было! Музыкальный инструмент простаивал, а девочки, хихикая, возились на полу с игрушками.

Хотя Виктория боготворила старшую сестру Феодору, разница в возрасте была весомой. Феодора терпеливо играла с сестрой в куклы, но мысли ее были заняты иным. Она мечтала поскорее выйти замуж и вырваться из затхлой атмосферы Кенсингтонского дворца.

В наперсницы принцессы метили дочери сэра Джона, Виктория и Джейн. Сохранилось немало записей о совместных играх девочек. Обе барышни участвовали в обожаемых Викторией домашних маскарадах, наряжаясь то в монахинь, то в турок. «Джейн прошлась под окнами, наряженная как мужчина… После ужина мы обмотали Викторию шалями, как турка, и пририсовали ей усы»[23], – записывала принцесса в дневнике. Но Виктория так и не полюбила барышень Конрой, чью компанию ей навязывали так явно. Скорее уж она смирилась с их присутствием. Их болтовня стала для нее чем-то вроде белого шума. Дневники юной принцессы изобилуют эпитетами вроде «дражайший» и «мой милый», однако обе девочки удостаиваются разве что сухого «мисс Конрой».

Единственным близким другом принцессы была гувернантка Луиза Лецен, которая приехала в Англию с Феодорой, а уже потом взялась за пятилетнюю Викторию. Как и другие обитатели дворца, гувернантка была не без странностей. Настоящий ипохондрик, она постоянно грызла зерна тмина, якобы помогавшие от несварения желудка. В остальном же это была образцовая Мэри Поппинс. «Она была очень строга. Я относилась к ней с превеликим уважением, но в то же время и с любовью»[24], – вспоминала потом сама Виктория.

Дочь лютеранского пастора из Ганновера, Лецен отличалась живым умом, непоколебимыми принципами и приверженностью дисциплине. Она сумела поставить себя так, что герцогиня обращалась с ней как с равной. Как-то раз королева Вюртембергская подняла крик, что «не сядет за одним столом со служанкой», но Лецен была непоколебима. За свои услуги она требовала уважения. В конце концов, чтобы придать значимость своей свите, герцогиня выхлопотала для Лецен титул ганноверской баронессы.

С первых же дней Лецен начала лепить из крикливой шалуньи настоящую юную леди. Конрой отдавал предпочтение издевкам, зато Лецен действовала с умом и тактом. Ей удалось привить девочке сдержанность и любовь к порядку, поистине королевскую вежливость и умение общаться с любыми сословиями.