Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд

А повар-таджик – это еще Ройзману предстояло узнать, как устроена таджикская диаспора. Очень послушные люди. Если старшие соплеменники, будь то члены правящей семьи, известные спортсмены или просто богатые люди, велят – надо слушаться. Велят работать на стройке – работают. Велят перевезти героин – перевозят. Велят жить в цыганском доме на положении рабов – живут в рабстве. Велят пожарить шашлык – жарят шашлык.

«Цыганка торгует с лотка» – это буквально. Героин буквально лежал на лотке, как конфеты или печенье, расфасованный «фитюльками» по одной десятой грамма. А плату принимала не только деньгами, но и ворованными вещами – хрустальными вазами, украденными из родительских квартир, магнитолами, украденными из автомобилей во дворе, и норковыми «формовками», то есть теми самыми вошедшими в моду норковыми беретами, которые по утрам, потемну срывались с голов женщин, ведущих детей в садик.

«Наркоманка у колонки» – понимаете, людям, перебравшим с наркотиками, нужна вода. Девушка, видимо, после инъекции почувствовала себя плохо, пошла к воде, напилась из уличной колонки, но все равно потеряла сознание. Выживет ли, умрет ли – здесь это никого не волновало.

Про колонку тоже нужно понимать, что это уличный водопровод. Цыганский поселок располагается посреди города, окружен многоэтажными домами, но сами его улицы составляются из деревенских домов, избушек без удобств. Гаражи, приусадебные участки, куры в пыли роются. То тут, то там среди избушек – кирпичные дома в три или четыре этажа. Похожие на крепости цыганские героиновые особняки. Некоторые из них были построены даже не на участке каком-нибудь вместо снесенной избушки, а прямо посреди улицы, перегораживая улицу, превращая проезжую дорогу в тупик. Разумеется, без каких бы то ни было градостроительных разрешений и архитектурных согласований.

В тот вечер Ройзман, Кабанов и Санников, хоть и были потрясены увиденным, просто уехали из цыганского поселка. Но на следующий день Санников вернулся и возвращался с телевизионной камерой снова и снова в течение пары недель – прятался в строящихся и заброшенных домах, снимал наркоторговцев, прикормленных милиционеров, наркоманов, коловшихся прямо здесь, чтобы не идти домой с героином и не рисковать, что отнимут менты. Лежал в засаде, снимал, а его прикрывали курды – крепкие парни, у которых в те времена какие-то нелады были с цыганами и таджиками.

И наснимал на целую передачу для своего цикла «Земля Санникова». Эфир состоял из этих жутких хроник. Из звонков телезрителей испуганных и возмущенных: «Как может быть такое у нас в городе?» «Да-да, у нас то же самое в подъезде!» А Дюша Кабанов сидел в студии и рассказывал, как все устроено. Они заводили друг друга – Санников, Кабанов и телезрители по телефону. Гоняли по кругу одно и то же: сцены наркоторговли и коррупции, возмущенные звонки, Дюшины откровения про то, что наркоман – это животное, готовое убивать и грабить, лишь бы добыть вещество. Как? У нас в городе? А милиция куда смотрит? Да вот же она, милиция – в доле! У нас в городе? Животные! По кругу одно и то же, все злее, почти срываясь на крик. Пока Дюша, наконец, не сказал:

– Мы объявляем войну. Мы, все честные люди города, объявляем войну наркоторговле!

Евгений Ройзман смотрел эту передачу дома. Как вдруг зазвонил телефон. Александр Хабаров, лидер уралмашевской группировки сказал:

– Женя, вас всех убьют после этой передачи. Называйте нас. Скажите, что мы вас поддерживаем.

Но глупо же было в прямом эфире хвастаться, что вот мы такие красавцы, объявляем войну наркоторговцам и в этой войне нас поддерживает уралмашевская криминальная группировка и Александр Хабаров лично. Никто бы не поверил. Ройзман попросил Хабарова, чтобы тот сам позвонил в эфир. И Хабаров дозвонился.

– Здравствуйте, – в который уж раз патетически воскликнул Санников. – Вы в прямом эфире.

– Здравствуйте. Говорит Александр Хабаров…

И вот это было грозно. Екатеринбуржцам, перепуганным Дюшиными рассказами и Санниковской хроникой наркоторговли, не надо было объяснять, кто такой Александр Хабаров и какая сила теперь на стороне этого рыжего парня, который сидит в студии и объявляет наркоторговцам войну.

Аксана Панова тоже смотрела эту передачу дома по телевизору. Когда Хабаров позвонил в эфир, в груди у нее – это в груди такое чувство, я знаю, – особым образом потянуло, проснулся журналистский инстинкт, чутье охотника на сенсации. Вся эта болтовня в ресторане «Каменный мост» с тех пор, как в игру вступил Хабаров, превращалась ведь в настоящий скуп, если вы знаете, что такое «скуп». Скуп, нат, сенсация. Вот уж на что у Аксаны Пановой было чутье, так это на сенсации.

Как она теперь будет выглядеть, эта война? Где линия фронта? Где генеральный штаб? Кого она знает там в штабе? Хабарова? Нет. Кабанова? Нет. Ройзмана? Шапочно. Но она хорошо знала Варова, который давеча останавливался на своей машине у ресторана «Каменный мост» и говорил, что тоже хочет бороться с наркоманией заодно с Кабановым, Ройзманом и всей остальной компанией. Вот Варову и нужно звонить.

Игорь Варов был человеком очень амбициозным, если не сказать, что он был пижоном. Варов тщательно следил за тем, чтобы у него были самые модные часы и самые модные галстуки. Ему нравилось, чтобы про него говорили. Про него Аксана могла быть уверена, что и в этой большой войне, только что объявленной в эфире 10-го канала, Варов не захочет быть на вторых ролях. Как он добьется лидерства в деле, к которому имеет отношение весьма косвенное? Как-нибудь уж добьется. Добился же он, чтобы выжили пираньи.

В гостиной у Варова (Аксана бывала в гостях) стоял обеденный стол. Стол был сделан из стекла и заполнен водой. А внутри стола плавали живые пираньи. Идея была такая, что вот сидишь за столом, хлебаешь суп, а из глубины стола-аквариума всплывает на тебя зубастая тварь. И чтобы про это говорил весь Екатеринбург. Правда бедные пираньи всплывали к гостям все больше брюхом кверху, потому что то ли кислорода им не хватало, то ли температура в столе у Варова отличалась от температуры в река Амазонке, то ли хлорка была в воде. Но Варов не сдавался: сгубив несколько поколений экзотических рыб, добился все-таки внутри обеденного стола амазонского микроклимата. Пираньи стали исправно пугать варовских гостей, а Варов сделался самым знаменитым на Урале аквариумистом. Прославится и сейчас.

Аксана позвонила Варову и спросила:

– Игорь, а вот эта война с наркоторговлей, про которую Санников и Кабанов говорят, – это твой фонд «Город без наркотиков» затевает?

Возможно, Варов и правда уже затевал. Возможно, это Аксана своим звонком подсказала ему предоставить свой офис под штаб антинаркотического движения. Так или иначе он ответил:

– Соберемся, наверное, обсудим, что делать.

– Где? У тебя в подвале?

– Ну, наверное, у меня в подвале.

– А Хабаров будет?

– Ну, – в голосе у Варова было сомнение. – Пригласим, посмотрим.

– Игорь, это же надо снимать!

Уговаривать Варова сниматься, да еще и не для местного телевидения, а для федерального – было излишне. Оставалось только уговорить федеральное телевидение. Аксана работала в Екатеринбурге корреспондентом программы «Взгляд». Ведущий этой программы Александр Любимов не очень-то хотел разбираться в уральских проблемах, поначалу от сюжета отказывался, но Аксана уговорила его:

– Хабаров будет, уралмашевские. Не знаешь, кто такой Хабаров? Как тебе объяснить? Аль Капоне! Корлеоне! Бандитская сходка! У тебя был когда-нибудь репортаж с бандитской сходки?

В результате в подвале у Варова, то есть в офисном и складском помещении под варовским магазином, там, где сейчас стоит небоскреб «Высоцкий», никакой, конечно, бандитской сходки не было. Были предприниматели, врачи, члены молодежного крыла правящей партии «Единство», журналисты, спортсмены. А из уралмашевских только один Хабаров и был. Впрочем, предприниматели, врачи, молодые политики и спортсмены походили на бандитов куда больше Хабарова – взрослого, спокойного и даже улыбчивого человек в костюме и галстуке (только руки выдавали, набитые костяшки пальцев). Московская редакция осталась довольна картинкой и пригласила Варова, Ройзмана и Кабанова в Москву на эфир.

Но еще прежде Хабаров опять сказал свое слово – короткое, но веское. Предложил устроить в цыганском поселке демонстрацию против наркоторговли. В самом эпицентре ее, там, где сходятся улицы Печатников, Тельмана и Военного флота.

– Завтра в двенадцать? – спросил Хабаров. И, набрав телефонный номер, проговорил в трубку: – Завтра в двенадцать в цыганском поселке пусть все наши ребята будут. Просто постоять.

Там узенькие улочки. Заборы, палисадники, домишки. Цыганские кирпичные особняки с башенками и коваными решетками торчат порознь, как цинготные зубы. Гаражи из листового железа, крашенного масляной краской, кучи строительного мусора. И вот к назначенному часу стали подъезжать машины. Черные с тонированными стеклами. Парковались наискось, и из машин выходили мужчины в черных кожаных куртках. Выходили и стояли, покачиваясь на каблуках. Молча. Десять человек, двадцать, пятьдесят, сто, триста, полтысячи… Обменивались короткими рукопожатиями. Но не говорили ни о чем. О чем тут говорить? Стояли молча. А в окнах цыганских особняков отгибался уголок шторы и выглядывал в щелочку женский глаз.