Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

В том, что он говорил на занятиях, правда перемешивалась с ложью. Чего было больше — сказать трудно. Половина времени уходила на чтение выдержек из речей и приказов наркома обороны Сталина. Кто-то из ребят подсчитал, что в среднем приходилось по десять цитат на занятие: значит, в неделю — тридцать, а в месяц — сто двадцать. Вот и прилепилось к политруку прозвище «вонючий цитатник». Единственная польза от его занятий — рассказы о событиях на фронте. Правда, многие новости мы узнавали раньше его. К сожалению, и на фронте я часто встречал подобных политруков-болтунов — тупых и далеких от солдатской души, живых человеческих чувств.

После тягомотины политзанятий наступал наконец наш самый долгожданный и любимый час — час до отбоя! «Час свободы», как называл свободное время Юрка Давыдов. Всего шестьдесят минут — а успеть нужно так много! Написать домой, что-то пришить или зашить, послушать радио, прочитать свежую газету, если есть в Ленинской комнате; сыграть хотя бы одну партию в шахматы, обсудить положение на фронте — сердце замирало, когда слышал: «Сегодня наши войска оставили город…» Для чтения остаются считаные минуты.

Двадцать два часа. Очередной учебный день окончен. Вся казарма — на койках. Постепенно затихает шум. Наступает ночная тишина. Но так только кажется. После ухода командиров и старшины вступает в свои права ночная жизнь. Картежники с азартом принимаются за игру, кое-кто играет в шашки. За полночь следует очередной каскад анекдотов. Анекдотчиков среди курсантов пруд пруди. Главные герои многих анекдотов — Абрам и Сарра, большое место занимают и военные персонажи; но больше всего — анекдотов скабрезных и сальных.

Однажды, не выдержав, поднялся с койки ленинградец Женечка, миролюбиво обратился к анекдотчикам:

— Неужели вы не понимаете, что это гадость?

Все смолкли. Только один визгливый голос раздался с мест, где лежат «казаки» и Феденька:

— Заткнись ты, баба в штанах!

Но вот уже из разных углов звучат призывы:

— Ну хватит ржать — животы надорвем, а завтра стрельбы.

Ночной карнавал затихает. Казарма погружается в сон.

А в 6.00, как обычно, гремит голос старшины:

— Подъем! Шевелись!..

В первые дни ротный назначил меня командиром отделения. Одну неделю я прокомандовал, а дальше курсанты сбросили меня с пьедестала; протестовал только один — Юра Давыдов.

«Бунт на корабле» затеяла «великолепная шестерка». Их, приехавших из донских станиц, во взводе все звали «казаками». Попав в училище, они претендовали на особое положение, вели себя как полублатные, часто называли себя «братвой», всех задирали. Особенно доставалось командиру взвода — по делу и без дела, чего я часто не понимал. По культурному уровню и образованию эти казаки недалеко ушли от нашего лейтенанта. Как они попали в училище — не понятно: большинство не имело среднего образования. Очевидно, какой-то местный военный чиновник решил, что «война все спишет», — в те годы расхожая фраза. Жить с ними в казарме было сложно. Дерзкие, грубые, отчаянные, к тому же картежники и мелкие воришки (не сомневаюсь — это кто-то из них стащил мой первый рабочий заработок, привезенный из дома).

Тем больше я ценил отношения с Юрой Давыдовым. До сих пор обидно, что общаться нам довелось только в училище, фронтовые дороги быстро нас развели. Он трагически погиб в январе сорок пятого, я еще расскажу об этом. Отличный был парень, умница, начитанный, с врожденной интеллигентностью.

Родом он был из Челябинска, вырос в рабочей семье, отец — мастер-сталевар, и сам Юрка — парень-крепыш. Оба мы любили читать, что сближало. Общение с ним, обсуждение книг, жизненных вопросов, литературные споры — все это выделяло его в казарме и привлекало меня. С ним было интересно. Я обратил внимание на одну особенность Юркиного характера: он легко усваивал то, что ему нравилось, было интересно, и так же легко отторгал от себя все чуждое или, как он считал, бесполезное.

Особые способности он проявил к картографии, а уж в обычной полевой карте разбирался запросто, чему многие из нас так и не научились. Ему единственному преподаватель поставил пятерку, предсказав блестящую командирскую карьеру. Обалдевшие казаки решили устроить ему «темную», но передумали — вмешался Шурка, о котором я уже упоминал и еще расскажу.

Кстати, о картографии. Месяца через два после начала занятий один из курсантов раздобыл где-то небольшую цветную карту Советского Союза и, повесив в Ленинской комнате, стал отмечать на ней карандашом линию фронта. Выходило, что все складывается не в нашу пользу. Карта вызывала все больше споров и разговоров среди курсантов. «Картографа» вызвало начальство для объяснения. Через неделю его отчислили из училища, отправили на фронт. Исчезла и карта. Произошедшее все восприняли молча, но оно заставило многих задуматься и лучше понять, «что такое хорошо и что такое плохо».

Кроме Юрки, в батальоне служил еще один Давыдов — Степан, «дядя Степа», как нередко называли его курсанты. Не ошибусь, если скажу: во всем батальоне никто не был так приспособлен к военной профессии, как Степан — словно он создан был только для нее! Наверное, таких, как он, набирали в военные училища в мирное время.

Степан был старше нас всего на два года, но по поступкам, разговору казался намного взрослее. Пожалуй, никто из нас не был так готов к самостоятельной жизни, как он. За что бы ни брался «дядя Степа» — он все делал легко, быстро, а главное, испытывая какую-то внутреннюю радость, которая обычно захватывала и других. Эту радость нетрудно было уловить на его крепком открытом мужицком лице. Стрелял он — превосходно, изучил оружие — превосходно, знал уставы — опять-таки превосходно.

Нас удивляли сознательность Степана, его требовательность к себе и серьезное отношение к военному делу. Как-то мы спросили, в чем его секрет, — он, улыбнувшись, ответил:

— Никакого секрета. Есть два условия, им я всегда следую и вам советую. Как следует учиться воевать и стараться беречь друг друга. Чем лучше мы научимся воевать, тем успешнее станем это делать на фронте. А бережно относясь друг к другу — будем беречь и солдатские жизни.

Вот такая жизненная философия. Она убеждала, ей старались следовать многие курсанты.

Никто не помнил случая, чтобы Степан отказал кому-то в помощи. Особенно трудно давалась нам разборка и сборка пулемета за строго определенное время — тут Степан был незаменим. То же и на марше. А перед маршем учил, как к нему готовиться. Его считали лучшим курсантом батальона. Точная оценка. Степану Давыдову первому — досрочно — присвоили звание старшего сержанта и доверили командовать взводом.