Джошуа Слокам - Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями)

Я был рад неожиданному приходу в Уэстпорт. Впрочем, любой порт привел бы меня в восторг после отчаянной взбучки, которую получил «Спрей» от свирепого зюйд-оста. В Уэст-порте я очутился среди своих школьных друзей; это событие произошло 13 мая, а тринадцать — самое счастливое число в моей жизни. Это установлено задолго до того, как доктор Нансен отправился к Северному полюсу во главе экспедиции, состоявшей из тринадцати человек. Возможно, он слышал о том, как я с экипажем такой же численности совершил необычный бразильский рейс.

Как рад был я снова увидеть родные камни о-ва Брайер-Айленда, которые знал наперечет. На углу была все та же маленькая лавчонка, которую я не посещал 35 лет, но теперь она мне показалась гораздо меньше. Даже черепица на ней была той же. Я узнал ту же самую крышу, на которой мы, мальчишки, темными ночами охотились за шкурой черного кота, чтобы сделать из нее пластырь для бедного хромого человека.

Здесь же жил портной по имени Лоури. В те давние дни он очень гордился своим ружьем, а порох носил в заднем кармане куртки. В зубах у него всегда торчала короткая глиняная трубка, которую он в злополучный день сунул непотухшей в карман с порохом… мистер Лоури всегда отличался эксцентричностью поступков.

На о-ве Брайер-Айленда я еще раз внимательно осмотрел «Спрей», особенно его пазы, и убедился, что трепка, которую он получил от свирепого зюйд-оста, ничуть ему не повредила.

Плохая погода и неблагоприятный ветер заставляли меня не торопиться с отплытием, и вместе с несколькими друзьями я совершил прогулку по бухте Сент-Мери.

На следующий день после прогулки я воспользовался благоприятным ветром и вышел в море, а еще через день из-за тумана и встречного ветра подошел к Ярмуту, где провел несколько приятных дней, купил на дорогу запас масла, баррель картофеля, взял еще шесть бочек воды, разместив все это под палубой.

В Ярмуте я приобрел свои знаменитые жестяные часы — единственный указатель времени на протяжении всего моего путешествия. Часы стоили полтора доллара, но корпус был помят и продавец уступил их за один доллар.

Хронометр капитана Слокама

Меня ожидал бурный Атлантический океан, и я тщательно закрепил весь груз, опустил стеньгу, придав тем самым «Спрею» большую устойчивость. Затем я подтянул и закрепил талрепа, проверил все найтовы и надежность скрепления бушприта с водорезом, так как при переходе через океан даже в летнее время можно повстречаться с плохой погодой. На этот раз плохая погода преобладала. Лишь 1 июля после сильного шторма прояснилось и задул благоприятный северозападный ветер. На следующий день, когда встречная волна уменьшилась, я отплыл из Ярмута, попрощавшись с Америкой.

Запись в судовом журнале о первом дне моего плавания в Атлантике гласит: «В 9.30 утра отплыл из Ярмута. В 4.30 пополудни прошел мыс Сейбл; расстояние от берега три кабельтова. Ход восемь узлов. Северо-западный ветер».

Незадолго до захода солнца я выпил чай с клубникой, а «Спрей» неторопливо скользил по спокойной воде под прикрытием тянущегося к востоку берега.

В полдень 3 июля я был на траверзе островов Айронбаунд, и «Спрей» вновь шел отличным ходом. Утром я увидал большую шхуну, шедшую в восточном направлении из Ливерпуля — порта в Новой Шотландии. Через пять часов хода «Спрея» корпус шхуны скрылся за горизонтом.

В 6.25 вечера показался огонь маяка на Чебукто-Хэд, поблизости от порта Галифакс. Подняв флаг, я воспользовался ветром, дувшим прямо в корму, и до наступления темноты миновал остров Джордж. Вдоль всего побережья видно много маяков. Отличный маячный огонь имеется на Самбро, называемом также Скалой Плача, хотя даже этот огонь не был замечен товаро-пассажирским пароходом «Атлантик» в ночь его ужасной катастрофы.

Держа курс в открытое море, я наблюдал, как один сигнальный огонь за другим исчезали за кормой, покуда маяк Самбро не скрылся за горизонтом. Теперь «Спрей» остался один и бодро шел своим курсом.

В 6 часов утра 4 июля я взял вторые рифы, а в 8.30 уже шел с полностью зарифленными парусами. В 9.40 вечера я увидел проблеск маяка на западной оконечности острова Сейбл, который можно с успехом называть островом трагедий.

Густой туман плотным пологом закрыл все кругом, и я, отрезанный от всего мира, очутился в царстве туманов. Маячных огней больше не было видно, и, часто опуская лот, я установил, что после полуночи миновал восточную оконечность острова и скоро должен очутиться в безопасном для плавания районе, вдали от берегов и отмелей. Ветер был свежим, но направление его было юго-юго-западным. Мне рассказывали, что размер острова Сейбл за последние годы уменьшился с сорока миль до двадцати и что из трех маяков, построенных с 1880 года, два полностью смыты наступающей водой, а третий скоро будет затоплен.

К вечеру 5 июля «Спрей», плывший весь день по неспокойному морю, решил двигаться вперед без помощи своего рулевого. В тот момент я держал курс на зюйд-ост-тень-зюйд, но ветер несколько заходил, и «Спрей», имея отличный для него ход в восемь узлов, двигался теперь в юго-восточном направлении. Мне пришлось увеличить парусность, чтобы не теряя времени пересечь пути, по которым следуют лайнеры, и возможно скорее достичь благоприятного для меня Гольфстрима.

К вечеру туман рассеялся, и я увидел заход солнца. Затем я, обратившись лицом на восток, обнаружил впереди бушприта улыбающуюся полную луну, вылезшую из моря. Даже появление самого Нептуна не могло бы меня больше удивить.

— Добрый вечер, госпожа Луна! — вскричал я. — Очень рад вас видеть…

С тех пор я неоднократно беседовал с луной, которую посвятил во все подробности задуманного мною путешествия.

Около полуночи я снова попал в полосу тумана, гораздо более густого, чем прежний, и плавание в тумане продолжалось несколько дней. При ветре, усилившемся до штормового, волны поднимались все выше, но «Спрей» отлично их выдерживал.

В безмолвии унылого тумана я чувствовал себя бесконечно одиноким, как насекомое, плывущее на соломинке. Закрепив штурвал, я ложился спать, а «Спрей» сам шел своим курсом. В такие дни меня охватывало чувство страха, а память работала с поразительной силой. Все угрожающее, незначительное, малое и большое, удивительное и обыденное возникало и странно чередовалось в моей памяти. Страницы прошлого, позабытого, возникали передо мной и казались относящимися к иному, давно минувшему существованию. Смеющиеся и плачущие голоса рассказывали мне о том, что я слышал в различных уголках Земного шара.