Анатолий Сульянов - Берия. Арестовать в Кремле

Я к бурке. Бандит лежит в кустах, уткнувшись лицом в землю, рядом ружье охотничье. Подхожу. Взял ружье, надломил, вынул гильзу — гарью запахло; вторую вынул — заряжена, но легкой она мне показалась, словно без дроби, один порох. Наклонился — что за чертовщина! Да это же активист сельсоветский! На подбородке — шрам, левая рука без двух пальцев…

И тут-то меня обуял страх — кого убил? Ошибся, значит… Но он стрелял! Голова моя кругом пошла… Вы представить себе не можете мое состояние! Страх, растерянность, боязнь ошибки. Вы не убивали никогда? Нет. Вам меня не понять — это первый убитый мной человек! Ноги подкосились, и я опустился на колени… Слышу — кусты трещат, поворачиваю голову — сам товарищ начальник, а я встать не могу, едва-едва поднялся, докладывать начал. Что я лепетал — не помню. Показываю на убитого, говорю, что это активист сельсоветский, опознал я его. А мне начальник говорит: «Классовый враг умело маскируется. Делай выводы. Действовал правильно».

Через четверть часа нас, уцелевших чекистов, выстроили на площадке у дома. Стоим, не дышим. В дверях показался сам товарищ Сталин, за ним — остальные. Подошел к нам, спросил о нападении. Наш начальник доложил, как положено, кивнул в мою сторону: «Арчил Гваришвили. Он первым убил бандита». Товарищ Сталин подошел ко мне, пожал руку. «Молодцы чекисты, — сказал вождь. — Не подвели. А вот московские чекисты растерялись».

И такая меня охватила гордость — сам товарищ Сталин меня благодарил и руку пожал! От счастья хотелось кричать так, чтобы лес закачался!»

Сталин, недавно испытавший страх, увидел в Берия верного и надежного служаку, готового исполнить любое его поручение. Десятилетняя работа Берия в ЧК — ГПУ Азербайджана и Грузии утвердила вождя в том, что Берия будет и впредь служить ему верой и правдой.

В октябре 1931 года на заседании оргбюро ЦК ВКП(б) слушали доклад секретаря Закавказского крайкома Л. И. Картвелишвили. Обстановка на Кавказе была напряженная, население гор и долин не хотело идти в колхозы, лишая себя лошади, буйвола или коровы. То тут, то там вспыхивали волнения. Сталин, как и другие члены оргбюро, слушал, делал пометки, изредка задавал вопросы. В конце заседания Сталин внес неожиданное для многих предложение:

— Для укрепления секретариата Заккрайкома, с учетом усиления контрреволюционных акций, целесообразно укрепить секретариат и сформировать его в составе: первый секретарь Заккрайкома товарищ Картвелишвили, второй секретарь товарищ Берия.

Не все члены оргбюро знали Берия, да и переход начальника ГПУ Грузии на партийную работу вызывал у большинства озабоченность.

— Справится? — засомневались некоторые из членов оргбюро.

— Справится. Я хорошо знаю товарища Берия, — голос Сталина прозвучал уверенно и твердо.

— Я не согласен, — Картвелишвили поднял руку. — Я тоже хорошо знаю Берия и потому категорически отказываюсь с ним работать! Нужен человек с опытом партийной работы.

— Чекистская работа — это тоже партийная работа, товарищ Картвелишвили, — Сталин окинул своим тяжелым взглядом секретаря. — Хорошо. Оставим вопрос открытым и решим его в рабочем порядке.

Тогда еще, на стыке двадцатых — тридцатых годов, генсек позволял себе соглашаться с чужим мнением, мог выслушивать возражения, советовался с секретарями ЦК, членами оргбюро.

Л. И. Картвелишвили дружил с Серго Орджоникидзе, часто ощущал его поддержку. Оба они не терпели выскочку Берия, сумевшего втереться в доверие генерального секретаря. Но в те дни Серго в Москве не было, и Сталин, воспользовавшись этим, через два дня предложил выдвинуть товарища Л. П. Берия на партийную работу, а товарища Картвелишвили перевести из Закавказья в Сибирь. Возражений не было, и оргбюро приняло соответствующее решение.

Орджоникидзе после возвращения в Москву, узнав о внезапном повышении Берия и смещении Картвелишвили, пришел к Сталину.

— Коба, кого ты выдвигаешь? Берия нечистоплотен, карьерист, льстец, мстителен! Не верь, Коба, ему! Не верь!

— Тебе Картвелишвили успел нажаловаться? — спросил Сталин. — Берия не без недостатков, но я ему верю. Верю, понимаешь. Он — хороший чекист, будет хорошим партийным работником.

Серго вышел от генсека взволнованным, долго не мог успокоиться: «Кому Коба поверил — этому проходимцу Берия! Этому авантюристу! Ой-ой! У него замашки палача. Ослеп Коба: не отличает порядочного человека от негодяя».

Не раз Орджоникидзе заходил к Сталину, докладывал о своих поездках на Кавказ, о негодных методах работы Берия в должности секретаря, но Сталин, выслушав Серго, усаживал его в кресло, угощал вином, клал руку на плечо, успокаивая не в меру горячего, взволнованного Орджоникидзе… «Чем тебе мешает Берия? Работает много. Линию ЦК проводит в жизнь активно. Смени гнев на милость — помирись с Лаврентием».

Серго с Берия мириться не хотел. «С кем я должен мириться? С негодяем?» Сталин словно слышал мысли Серго и при встрече с Берия сказал: «Серго на тебя жалуется. Зайди к нему. Уладьте ваши отношения. Может, в чем-то он и не прав — прости его».

Берия обид не прощал.

Утвержденный оргбюро на должность секретаря Закавказского крайкома, Берия фактически стал полновластным хозяином всего Кавказа: он расставлял на ведущие должности верных ему людей, безжалостно расправляясь с несогласными или заподозренными им в чем-либо, высылая их с помощью генсека в другие районы великой страны. Как любой авантюрист и льстец, он всячески восхвалял генсека, высылая ему полные слов преданности и подобострастия телеграммы об очередных победах на фронте борьбы с контрреволюционерами, с саботажниками колхозного строительства, с двурушниками и националистами.

«Вам, писателям, сейчас легко: что задумал, то и исполнил. О чем ни скажешь — никто не придерется, в дверь не постучат. Совсем другое дело у нас — аппаратных работников: мнения своего не выскажи (кому оно нужно?), о сомнениях лучше умолчать, отвечать тогда, когда спросят. Почему я вдруг об аппаратной работе заговорил? Хозяин с конца тридцать первого года стал секретарем крайкома, а я из охраны был переведен в секретариат вторым помощником. Случалось, и в охране бывал, если в Москву или в какой другой большой город Берия выезжал. Тогда на мне вся секретная почта, а ее все больше и больше становилось.

Как-то вызывает к себе секретарь крайкома. Я папку в руки и бегом. Вхожу.

— Садись, Арчил, — говорит. — Как жизнь молодая?

— Нормально. Вот новые документы, — кладу папку на стол. Он папку отодвинул и так пристально на меня смотрит.