Андрей Сахаров - Степан Разин

Чего только не было на русских рынках! Подмосковный хлеб, соль с астраханских учугов, красная рыба с Варзуги, что раскинулась по берегу Белого моря, вина заморские — романея и ренское, бухарские шелка и всякое добро здешнее, русское, питья и ествы — видимо-невидимо. Все, что давала земля русская от щедрот своих, выносилось на продажу.

Теперь пошли новые порядки — у кого земель да крестьян побольше, у того и товару больше и денег. А у кого и было хоть несколько душ крестьянских, норовил выжать из них все, что мог. Помещиков подгонял и срок: владели землей, пока несли государеву службу, а минула служба, и земля переходила в другие служилые руки. И всякий стремился правдой-неправдой урвать себе лишний клочок земли, да не порозжей, а населенной — с селами, деревнями, починками.

Быстро сокращалось число черных государевых волостей. Со всех сторон обступали их боярские, помещичьи, монастырские земли. Властной рукой раздавали великие князья московские и цари всея Руси земельные угодья своим слугам и в первую голову помещикам. По их челобитьям ввели и Юрьев день осенний, чтоб не бежали крестьяне невесть куда с помещиковых земель, а были бы крепки своим владельцам весь год. А хочешь уйти, плати пожилое, убери господский хлеб, выплати долги хозяину. Но при новых порядках и этих рогаток было мало. Осенью дружно снимались крестьяне с помещичьих земель, шли из откупа на богатые боярские и монастырские земли. Вносили вотчинники и монастырские старцы за помещичьих крестьян пожилое, переманивали их к себе, опутывали долгами и кабалами.

Наступали 80-е годы XVI века. Натуженно и тревожно жила Русь в последние годы царствования Грозного царя. Лихолетье Ливонской войны, как медленная и застарелая болезнь, разъедало крестьянские хозяйства. Над запустевшими русскими уездами еще стояла страшная тень опричнины. Розно брели уездные и волостные люди, подальше от сурового окрика государева, от податей, от нищеты; бросали своих помещиков — псов гладных, несытых, — уходили от них и в Юрьев день, и в иное время, бежали куда глаза глядят, а чаще на украйны государевы — на Дон, на Запороги. Все чаще били челом дворяне царю, просили унять людишек, сделать их крепкими владельцу и земле. Писали: без этого не стоять помещиковым хозяйствам.

В начале 80-х годов в ответ на дворянские челобитные, слезные просьбы верных слуг указал государь быть впредь заповедным летам, во время которых не могли крестьяне уходить от владельцев и в Юрьев день. Ползли по Московскому царству смутные слухи, говорили люди, что указ о заповедных летах издан по наущению ближнего государева боярина Бориса Федоровича Годунова. А потом что ни год пошли новые невзгоды для крестьян и холопов. Крепко забирал власть в руки честолюбивый боярин Борис Федорович — новый царь Федор смотрел полностью из его рук. Строил боярин сильное и крепкое дворянское государство. К 1592 — 1593 годам была закончена перепись людишек, а в 1597 году вышел указ о пятилетнем сроке сыска беглых крестьян и велено было «по суду и по сыску тех крестьян беглых з женами и з детьми и со всеми их животы возити их назад, где хто жил».

С каждым годом теперь прибывало людей на Дону. Селились по низовым городкам, выбирали себе атаманов, берегли с тщанием свои вольности и свободы, нападали на турецкие и крымские берега, чинили много всякого задору Московскому царству с окрестными государствами, нападали не раз и на русские уезды, на поместья и вотчины, сводили счеты со своими лютыми врагами. Грозили из Москвы, требовали переписать казаков «хто имянем атаман и сколько с которым атаманом казаков», обещали прислать всем переписанным жалованье.

Казаки соглашались нести службу государеву, клялись оберегать южные границы от крымских набегов, брали и жалованье — деньгами, селитрой, свинцом, хлебом, но потом рушили свои обещания, жили самовольством, задирали без времени крымцев, не хотели слушать, как выговаривала им за это Москва, продолжали выходить они и в русские уезды, выбирались на Волгу. Береглись казаки — не давались ни угрозам, ни ласкам государевым. Жаловались турецкие и крымские послы на самоуправство казаков, выговаривали московским большим людям, что не хочет, видно, государь жить в миру с Турцией и Крымом. Отговаривались московские бояре и дьяки на посольских встречах с турками и крымцами тем, что на Дону живут воры, беглые люди без государева ведома.

Начали бить челом и воеводы южных уездов, просили унять воров с Дона.

Царь Борис наконец кончил с уговорами, наложил запрет на посылку жалованья, поставил кругом Дона заставы, чтобы мешали казакам к родимцам[10] своим в южные города приходить, продавать и покупать всякие товары. Приказал царь ловить беспощадно беглых на Дону, стал нарушать старинный порядок здешних мест — «с Дону выдачи нет». Но и Годунов не совладал с казаками, а лишь озлобил их. Не доставали руки московские до далекой реки Дона, да и боялись в Москве чинить слишком большую тесноту казакам: плохо ли, хорошо, но стояли те заслоном против крымского хана в южных степях.

Казацкие обиды отлились Годунову в 1604 году. Дружно поддержали донцы царевича Дмитрия, помогли свалить ему ненавистного царя, а потом в безгосударное время, в Смуту, вошли казаки в большую силу. Их отряды подпирали поначалу ополчение Прокопия Ляпунова, крепко помогли и второму ополчению в борьбе против поляков в 1612 году. В Москве поговаривали, что казацкие голоса решили на соборе в 1613 году судьбу русского престола, дружно выступили казаки против боярских столпов — князей Голицына, Мстиславского и других, настояли на избрании четырнадцатилетнего Михаила Романова. Может, и не было этого, но пышно расцвели казацкие вольности в благословенное царствование Михаила Федоровича. Число казаков, сидящих на государевом жалованье, увеличилось, быстро росло количество казацких отрядов. На Дону гремела слава удачливых больших атаманов — Смаги Чертенского и Епихи Радилова, проглядывали зримые черты единого Войска Донского. А вскоре появилось и само войско всей реки. Подчинила столица Войска Донского окрестные казацкие городки. Собирали казаки в своих Роздорах, а позднее в Черкасске большой Войсковой круг, решали на нем наиважнейшие для казачьего войска дела: с кем из окрестных стран быть в миру, с кем воевать, а если и воевать, то когда лучше всего выступать походом и каким путем. Потом выбирали на кругу походного атамана, клялись ему животом и смертью, говорили: «Куда ты глазом кинешь, батько, туда мы и кинем свои головы». И шли походом и посуху и морем к турецким и крымским берегам, наведывались к ногаям и калмыкам, наводили страх на кызылбашские пределы, пошаливали и по русским уездам. Возвращались отяжелевшие, гнали табуны захваченных коней, тащили всякую рухлядь, опоясывались дорогим оружием. На кругу же и дуванили: делили взятые в набегах зипуны — прихваченное добро.