Владислав Крапивин - Мраморный Кролик

Я подумал и согласился, что продавщица права. Не обиделся. Ровное спокойствие по-прежнему окутывало меня. Солнце грело спину сквозь суконную курточку. Над газонами неподвижно висели в воздухе пушистые семена. Я сунул медвежонка в тот же карман, где Кролик, и опять побрел неведомо куда — бездумно и неторопливо.

Изредка проезжали по булыжной мостовой пролетки. Подковы цокали, серые и гнедые лошади устремленно смотрели вперед. Так же смотрели кучера и восседавшие на задних сиденьях начальники с портфелями на коленях. Почти все они были в полувоенных френчах. Проехала блестящая синяя «эмка», в ней сидел, конечно, начальник поважнее, чем в пролетках, но за блестящими стеклами он был неразличим. Я с интересом поглядел «эмке» вслед: легковых машин в ту пору было в Тюмени мало…

Потом я свернул на Первомайскую. Это была дорога к дому — и на Герцена и на Смоленской. Но идти домой не имело смысла. Подвесные часы на старинном кирпичном здании (называлось оно «Дом санпросвещения») показывали, что в школе начался всего-навсего второй урок. Дома сразу возьмут в обработку: «Почему вернулся так рано?» Я с противным чувством виноватости, не сворачивая, пересек обе «свои» улицы и двинулся дальше, к мосту через городской лог.

Лог был широченный. Его откосы поросли бурьяном, полынью, коноплей, репейником и всяким там чертополохом. Я продрался вниз, собирая на себя всякие семена и колючки. На дне лога мирно журчала речка Тюменка. Журчала, не нарушая тишины. Было совершенно безлюдно. Я сделал на берегу привал. Вытащил из кармана и устроил на лопухе Кролика и медвежонка. Остроносый медвежонок смотрел с укоризной: видимо, помнил, как я чуть не сплавил его обратно в киоск. Я погладил его между ушей. А кролика потер о щеку — это была для него привычная ласка.

Время текло неторопливо, как вода в Тюменке. Я посидел, бездумно дергая травинки. Снял ботинки, отцепил и стянул чулки, побродил по глинистому дну. Вода была теплая, а глубина — ниже колен. Я пустил по течению пустую консервную банку, которую подобрал на берегу. Решил, что это круглый военный корабль типа «Поповка». Про такие старинные русские броненосцы как-то рассказал мне муж сестры, Николай. Он часто рассказывал мне про всякие интересные вещи. На кромку «Поповки» села блестящая стрекоза…

Сколько прошло времени, я не понимал. Солнце стояло высоко, но мне казалось, что в логу я провел часа два. Обулся, сунул Кролика и медвежонка в карман, подхватил сумку и полез наверх по крутой тропке среди травяных джунглей. В джунглях пряталась крапива. Она ухитрялась цапать сквозь чулки. А иногда ее верхушки залезали в короткие штанины и кусали голые места выше чулок. Я, однако, относился к этому терпеливо. Подумал даже, что пусть: может быть, такие укусы — наказание за прогул. И впервые шевельнулось в душе беспокойство. Правда, слабенькое. Не страх последствий, не уколы совести, а просто некоторая неуютность…

От моста через лог до нашей квартиры на Смоленской было рукой подать.

Мама оказалась дома, развешивала на дворе мокрое белье. Удивилась:

— Ты почему явился так рано?

«Значит, все-таки рано!..»

Однако я был изобретательный ребенок и с ходу придумал объяснение:

— Уроков было мало. Устроили генеральную уборку, потому что завтра приезжает из командировки Нина Ивановна и надо, чтобы в школе был полный порядок.

Нина Ивановна была наш директор — добрая, седая, улыбчивая. Он и в самом деле несколько дней назад уехала на какую-то конференцию, мама это знала. Говорил я самым правдивым тоном. Даже ввернул такую живописную подробность: «Технички суетились, как униформисты на арене перед началом представления». Мама поверила.

— А ты что, помогал им выгребать мусор? Смотри, как извозился…

На курточке висели сухие головки репейника. Чулки были густо усеяны плоскими семенами череды (мы, ребята, называли их «двухвостки», потому что на каждом семечке два усика: прицепятся — не оторвешь).

— Не… Я немножко поиграл в логу…

— Оно и видно, что немножко…

Я пошел в дом. В нашей фанерной комнатушке было пасмурно — окно смотрело на север. Тикали ходики с тяжелым висячим замком вместо гири… Всего-то половина четвертого. Чем заняться? Не уроки же учить! К тому же сегодняшних домашних заданий я не знал… Вспомнил про открытки, вытащил из сумки, поразглядывал. Серые гравюры были скучные. Лишь две из них слегка заинтересовали меня: там были корабли с пузатыми парусами…

Я, почесывая крапивные укусы, сел на свою постель — узенькую кушетку, накрытую суконным одеялом. Положил рядом большущую книгу в синей коленкоровой корке, сочинения Марка Твена. Посадил на нее Кролика и медвежонка (у него сгибалось туловище). Огородил книгу ширмой из открыток. Решил, что это «кроличье-медвежачий» дом. Но чем заниматься жильцам дома? Не сидеть же просто так! Пусть отбиваются от пиратов! Как герои «Острова сокровищ», заблокированные в береговом форте.

Пиратами стали костяшки домино. Они обступали форт со всех сторон. Кролик и медвежонок храбро палили в них из мушкетов. Костяшки валились навзничь. Скоро пираты полегли все до одного. Начинать осаду заново мне уже не хотелось, я открыл Марка Твена и начал двадцатый раз путешествовать с Томом и Геком по Миссисипи… Время побежало незаметно…

Появилась мама.

— Я пошла к Людмиле. Пойдешь со мной? Все равно ведь ночевать будешь там…

— Я потом. Почитаю пока…

— На плитке сковородка с картошкой. Поешь и приходи.

— Ага…

Я полистал книгу еще с полчаса. Съел картошку. Сунул в карман Кролика, а медвежонка посадил за горшок с геранью на подоконнике.

…Забегая вперед, скажу, что купленный в киоске мишка не стал моей любимой игрушкой. Нет, я его не забросил, но и не баловал вниманием. Лишь раз в году, перед зимними каникулами, наступал для медвежонка праздник: я вешал его вместе с блестящими шариками и звездами из мишуры на елку. Много лет подряд. Потом стал большим, уехал учиться в другой город, а куда девался медвежонок, не знаю. Иногда покалывает совесть…

Но речь не о медвежонке, а о Кролике. Кролик по-прежнему был со мной. Я поглаживал его в кармане, когда шел к сестре. А неуютность в душе нарастала. И я не удивился, когда сестрица мне «ласково» сказала:

— Ага. Появился голубчик.

За окнами были еще оранжевые вечерние отблески, но у потолка горела желтая лампочка, и от ее жидкого света стало тоскливо.

Кроме сестры (скрестившей на груди руки) в комнате была мама. Она сидела в позе мамы с картины «Опять двойка» (хотя такая картина в ту пору была, по-моему, неизвестна). А еще здесь находился муж сестры Николай — он с отрешенным видом возился у стола с какими-то чертежами.