Петр Фролов - Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями

Спутник был прав. Внутри было лучше, чем снаружи. Например, меня поразила планировка коридоров. Если в Москве в здании на площади Дзержинского они напоминали прогрызенные в яблоке червями туннели, то здесь они пронзали здание прямыми линиями и просматривались насквозь из любой точки.

Начальник управления встретил меня настороженно. Это и понятно – не каждый день из Москвы приезжает личный эмиссар наркома, причем в звании лейтенанта и числящийся в штате архивного отдела. Он ведь не знал, что я еще и помощник коменданта Блохина и всегда есть вероятность того, что следующая наша встреча может произойти за несколько минут до его смерти. Просто за время службы в спецкоманде и после многочисленных бесед с Блохиным я подсознательно видел в каждом высокопоставленном сотруднике НКВД, за исключением разве что Берии, потенциального «врага народа». Иногда комендант называл мне должности тех, кого казнили и чьи фамилии я записывал в документы.

Выслушав мою просьбу организовать беседу с теми, кто занимался расследованием двух самоубийств, хозяин кабинета властным тоном произнес:

– Лучше всего об этом Черкесов сообщит. Следователь из секретно-политического отдела, – и добавил чуть мягче: – До перевода в наркомат он в прокуратуре служил. – На мгновенье замолчал, задумался, погрузившись в воспоминания, а затем продолжил другим тоном: – Я с ним и познакомился, когда он начал в качестве прокурорского сотрудника дело «врага народа» Литвина расследовать. На предмет возможного убийства. Парень он толковый. В свободное время самообразованием занимается. – Снова замолчал и продолжил начальственным тоном: – Сколько времени вам нужно для беседы? – И, заметив мое удивление, пояснил жестко: – Аврал у нас сейчас. Ликвидируем последствия преступной деятельности Литвина и его сообщников. Следователи и оперативники сутками на допросах находятся.

Я решил, что начальник УНКВД, сознательно ограничивая время моей беседы с Черкесовым, пытается скрыть что-то важное. Вопрос: что именно? Странно все это. Человек он здесь новый. Блохин говорил, что Гоглидзе до своего назначения начальником УНКВД Ленинградской области служил вместе с Берией в Закавказье и входил в «команду» последнего. Якобы Берия еще в начале тридцатых годов обратил внимание на Гоглидзе и с того времени следил за его карьерой. Блохин мне не говорил, но я понял, что комендант считал Гоглидзе ставленником Берии.

Комментарий Александра Севера

«Теоретически Сергей Гоглидзе мог познакомиться с Лаврентием Берией в 1927 году, когда первый занимал должность инспектора политической части УПО и войск ГПУ Полпредства ОГПУ по ЗСФСР, а второй – председателя ГПУ Грузии и зам. полпреда ОГПУ по ЗСФСР – Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики. Кратко расскажем об этом территориальном образовании.

ЗСФСР появилась на политической карте в середине декабря 1922 года и объединяла три самостоятельные советские республики: Армению, Азербайджан и Грузию. Была Конституция ЗСФСР, Закавказский ЦИК и правительство – Совет народных комиссаров ЗСФСР. 30 декабря ЗСФСР объединилась с РСФСР, УССР и БССР в Союз ССР. ЗСФСР просуществовала до 1936 года, когда была упразднена. Азербайджанская ССР, Армянская ССР и Грузинская ССР в качестве самостоятельных республик вошли в состав СССР.

Когда в апреле 1931 года Берия был назначен полпредом ОГПУ по ЗСФСР, то Гоглидзе занимал пост начальника политотдела УПО (Управление противовоздушной обороны) и войск ГПУ полпредства ОГПУ по ЗСФСР. Правда, на карьерный рост Гоглидзе реально влиять Берия мог только с лета 1938 года, когда с должностей первого секретаря Заккрайкома, первого секретаря ЦК КП Грузии и первого секретаря горкома Тбилиси был переведен на должность первого заместителя наркома внутренних дел (22 августа 1938 года). Поясним, что с ноября 1934 года по январь 1936 года Гоглидзе занимал пост наркома внутренних дел ЗСФСР и одновременно пост начальника УНКВД Грузинской ССР. Фактически до лета 1938 года Берия и Гоглидзе занимали равные по значимости посты – один в системе партийных органов, другой – в системе правоохранительных. Понятно, что реальной власти у члена ЦК ВКП (б) и ЦИК СССР Берии было больше, чем у Гоглидзе, но первый не мог использовать ее для карьерного роста второго.

Вернемся к рассказу Петра Фролова.

Через час я сидел в выделенном для беседы кабинете. Черкесов, несмотря на то что служил в НКВД полгода, если не больше, сохранил большинство «гражданских» привычек. Например, когда он вошел, то вместо того, чтобы замереть по стойке «смирно» и отрапортовать по-военному: «Старший лейтенант Черкесов по вашему приказанию прибыл» или что-нибудь в этом роде, он внятно произнес, внимательно глядя в мои глаза:

– Следователь Василий Черкесов, секретно-политический отдел, – и по старой привычке даже хотел протянуть руку для рукопожатия, но внезапно замер, осознав свою ошибку.

– Присаживайтесь, – предложил я, помня о том, что среди прокурорских работников не принято употреблять слово «садитесь». Представляться я не стал, т.к. был уверен, что мою фамилию и звание ему сообщил Гоглидзе во время инструктажа. Чем еще можно объяснить тот факт, что меня после беседы с начальником УНКВД настойчиво пригласили посетить столовую и пообедать, мотивируя это тем, что после приезда я не успел позавтракать. Кормили там действительно вкусно. Насчет цен я не знаю, т.к. обслужившая меня официантка, когда я попросил у нее счет, сказала, что это спецобслуживание и для меня бесплатно. Точно так же происходило каждый раз, когда я питался в столовой «Большого дома» до войны.

Я внимательно оглядел следователя. Коренастый, среднего роста. Форма на нем сидела чуть мешковато. В штатском костюме он смотрелся бы лучше. Если бы на нем был мундир военнослужащего Красной Армии, то я бы решил, что он военный инженер или интендант, а не строевой офицер. Его внимательный взгляд, направленный в глаза собеседнику, и легкая полуулыбка на лице, наверно, вызывали чувство дискомфорта у тех, кто с ним общался в качестве подозреваемых или свидетелей. Казалось, что он легко разоблачит любой обман собеседника. Действительно, он был талантливым следователем и достойным противником для тех, кто нарушил закон.

– Почему именно вам поручили выяснить причины самоубийства Литвина? Ведь он занимал пост начальника областного управления – второго после Московского по значимости? – настороженно спросил я. Неспроста это дело поручили простому следователю из прокуратуры. Может быть, таким незамысловатым способом кто-то из руководства наркомата решил замести следы. Литвин был приятелем Ежова. Ежову было важно скрыть истинную причину, заставившую Литвина пустить пулю в висок. Для этого он и сделал все, чтобы расследованием занимался человек, незнакомый со спецификой чекистской работы.