Тим Милн - Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

За последние два года Ким быстро подтянулся. К заключительному году обучения все, что могла предложить школа, ему уже наскучило, хотя он, должно быть, продолжал упорно трудиться, чтобы получить стипендию в Тринити-колледже, в Кембридже. Старостой его так и не назначили (этой чести ежегодно удостаивались четверо из восьми или девяти старших учащихся в последний год обучения). Льюс, который отвечал за подобные назначения, был печально известен своей нетерпимостью к тому, кто обладал независимым складом ума. Поэтому такие сильные личности, как Джон Уиннифрит5, с хорошими академическими и спортивными результатами, были обойдены вниманием. Но, справедливости ради, я все же полагаю, что любой заведующий пансионом к тому времени понял бы, что Ким Филби слишком мало интересовался жизнью колледжа, чтобы претендовать на какое-нибудь повышение.

Карьера Кима Филби в школе не подтверждает предположение о том, что сын находился в то время под сильным давлением своего не в меру властолюбивого отца, стремившегося подогнать его под свои стандарты. Сент-Джон Филби был в свое время вожаком в школе, а в течение двух лет — членом команды по крикету. Ким не был заинтересован стремлением подражать любому из отцовских успехов, и при этом не создавалось впечатления, что он повернулся к ним спиной, пребывая в уверенности, что никогда их не повторит: просто он, наверное, посчитал, что может заняться чем-нибудь другим. Заикание Кима также приписывалось его страхам перед собственным отцом. Но поскольку не заикаются тысячи других детей с доминирующим в их семье родителем, едва ли это могло быть расценено как веская причина. В любом случае я не верю в то, что Сент-Джон Филби так уж доминировал над своим сыном, — и, уж конечно, не тогда, когда тот оказался в Вестминстере. В школе Ким проявил себя жестким, уверенным в себе и вполне самодостаточным юношей. Его отец большую часть времени проводил за границей и нечасто виделся с сыном.

В то время Сент-Джон Филби был широко известен как арабист с неортодоксальными взглядами, хотя на тот момент он еще не совершил своего знаменитого перехода через пустыню Руб-аль-Хали, «пустую четверть» Аравии. Ким большого интереса к Ближнему Востоку не проявлял, однако восхищался тем, как глубоко его отец познал Аравию и населяющих ее арабов, особенно в сравнении с романтизмом T.E. Лоренса. В качестве школьного приза я выбрал «Восстание в пустыне» (более краткий вариант «Семи столпов мудрости», которая к тому времени еще не была издана) и спросил Кима, что тот об этом думает. «Ну что же, — ответил он, — первое предложение мне показалось настолько великолепным, что так и не удалось прочесть остальное». Одна небольшая услуга, оказанная Кимом его отцу в школьные годы, отражена во введении (которое датировано августом 1928 г.) к одной из наиболее известных книг Филби-старшего, «Аравия ваххабитов» (Arabia of the Wahhabis), впоследствии переизданной. Ким должен был представить несколько штриховых рисунков. Как и все, что он делал на бумаге, они были аккуратны и точны.

Что свело нас вместе? Думаю, отчасти сыграли определенную роль противоположности наших характеров. Ким представлял собой тихого мятежника, а я был весьма обычным мальчиком, который энергично участвовал в школьной жизни. Меня постепенно заинтриговал человек, который, казалось, отвергает многое из того, что сам я машинально приемлю, но который при этом не является отщепенцем. Что он, со своей стороны, разглядел во мне, я не знаю. Возможно, обнаружил некий полезный резонатор для своих развивающихся взглядов. Может быть, я ему просто понравился. Хотя Ким и не был моим самым близким другом в школе, я, несомненно, выделял его среди других. Я бы, наверное, удивился, если бы тогда мне сказали, что наша дружба продлится еще треть столетия; и еще больше — тому, что однажды напишу об этом книгу.

Ким перешел в Тринити-колледж Кембриджского университета осенью 1929 года, в то время как я в последний год учебы возвратился в Вестминстер. В мае после продолжительной болезни умер мой отец, и семья уехала из Сомерсета, чтобы вернуться в район Лондона. Правда, у нас потом еще два года не было постоянного дома. Ким, в отличие от большинства своих школьных современников, не собирался повторно посещать Вестминстер после того, как оставил его. Однако мы встретились на Рождество 1929 года и запланировали поездку на континент после окончания летнего семестра. На пасхальные каникулы 1930 года мы не встретились (Ким отправился в Венгрию) и в дальнейшем договаривались обо всем в письмах, потому что в следующий раз я увидел Филби лишь в начале августа. Это произошло в Нанси, в Восточной Франции. Я, однако, припоминаю, что, прежде чем Ким уехал из Англии, мой дядя, A.A. Милн, который после смерти отца взял мою семью под свое крыло, пригласил его на обед. Ему хотелось лучше изучить друга своего племянника. Очевидно, Ким прошел эту проверку.

Это была первая из трех поездок на континент, которые я совершил с Кимом Филби в период между августом 1930 года и апрелем 1933 года. Впоследствии предполагалось, что как раз в одной из таких поездок и произошла его вербовка советской разведкой или, по крайней мере, были налажены какие-то предварительные контакты. Вот почему я и описываю наши путешествия достаточно подробно.

Никогда прежде я за границу не выезжал и в этом смысле был совершенным новичком. Моя мать, которая за всю свою долгую жизнь ни разу не покидала пределы Великобритании и не доверяла иностранцам, решила, что мне нужно хотя бы в первый день обеспечить некоторую изоляцию. Она купила мне билет первого класса до Нанси (на моей памяти это единственный раз, когда я за собственный счет путешествовал первым классом по железной дороге, по морю или по воздуху). Таким образом, я с полным комфортом прибыл в Нанси — к немалому удивлению небритого Кима, встречавшего меня на станции.

Учеба в Кембридже, естественно, закончилась несколькими неделями ранее. Ким купил где-то старый мотоцикл с коляской и уехал в Будапешт с Майклом Стюартом, приятелем из Тринити-колледжа. То ли он не был уверен, что я способен добраться до Будапешта самостоятельно, то ли считал, что мне не очень хочется наблюдать континент из окна поезда, — этого я точно не помню. Но он предпочел оставить Майкла в Будапеште и вернуться во Францию, чтобы лично встретить меня там. Мотоцикл у него сломался еще в Шварцвальде. Оставив его в ремонтной мастерской, Ким выехал в Нанси поездом. Немецкие подростки, которых он подвозил по пути, украли у него фотоаппарат и часть денег, но в целом он пребывал в хорошем расположении духа. Усевшись в придорожном ресторанчике в ожидании поезда в Германию, мы проболтали далеко за полночь. Мы, естественно, взяли себе отдельное купе. В Германии мы забрали отремонтированный мотоцикл и отправились в пятидневное путешествие в восточном направлении. Ким был за рулем, а я сидел в коляске.