Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий: монологи со сцены

На равнине тоже есть возможности для преодоления трудностей. Одни споры с начальством — сколько нужно иметь мужества и терпения! Но в горах это ощущаешь по-другому, физически. Я к чему привел этот пример насчет начальства. Была у меня грустная история. В Краснодаре в одной газете, довольно солидной, один человек разбирал «Песню о друге», которая к тому времени еще не была спета всеми певцами в Советском Союзе. Он назвал статью «Самая вредная песня». Он написал: «Почему это, интересно, надо от трудностей идти в горы? Что их, мало у нас на производстве, в цеху?» И потом: «Если шел он с тобой…» Почему он с тобой, а не ты с ним? Что за хвастовство такое?!» — Вот такие бывают разборы…

До сих пор идет спор о том, почему фильм называется «Вертикаль». Да потому, что горы расположены вертикально. Это вертикальный образ жизни.

У меня была перемена в судьбе киношной, если так можно выразиться. Я стал играть людей серьезных, за спиной которых биография, интересная жизнь. Меня пригласил к себе сниматься Витя Туров, режиссер с «Беларусьфильма». Это мой большой друг, человек, у которого в детстве была целая одиссея. Немцы на его глазах казнили отца. Отец был партизаном. А потом Витю с мамой угнали в Германию. В то время ему было семь лет. Их освободили американцы. Они с матерью потерялись. Полгода Виктор скитался по Европе и добрался до России, добрался до родного Могилева девятилетним пацаном.

У Виктора сохранилось удивительное восприятие, детское восприятие военных лет, конца войны. Он снимает на эту тему фильмы. У него был фильм «Через кладбище», потом — «Я родом из детства».

В этом фильме я играл роль капитана-танкиста. Он горел в танке, полгода лежал в госпитале. Боялся посмотреться в зеркало — вдруг увидит что-то страшное, что у него с лицом стало.

Потом приходит домой. Дома нет мебели, всю сожгли, потому что было холодно. Нечем было топить. Но кто-то пожалел гитару и зеркало. Мой герой впервые видит свое лицо после госпиталя. Седой человек в тридцать лет, шрамы на лице…

Шрамы в кино делаются варварским способом. Наливается какая-то жидкость, скрепляется кожа и часов двенадцать ты ходишь. Когда снимаешь этот состав, лицо таким и остается, долго этот шрам не расправляется. А мы еще обнашиваем одежду в тех местах, в которых работаем. Вот я ходил в форме капитана военного времени. С нашивками о ранениях. Мне однажды в столовой одна старушка сказала: «Ой, милок, как же тебя война покалечила!» А милку было всего двадцать пять лет от роду, и война кончилась двадцать лет назад. Но в Белоруссии она очень свежа в памяти. Ведь погиб каждый четвертый белорус. Для них война будто бы год назад кончилась…

Наш сценарист однажды очень нехорошо пошутил. Во время войны он был партизаном. Как-то мы пришли в деревню, он открывает дверь, заходит в дом. Навстречу выходит старуха. Он спрашивает: «Бабань, немцы е…?»

У бабки — ужас на лице. Так спрашивали партизаны, когда приходили в дом… Она сначала даже не сообразила, что происходит.

С военными песнями у меня было много интересных историй. Мне писали письма: «Володя! Помнишь, как мы под Сталинградом лежали в окопах…» — Я не помню. Мне было тогда пять лет. Я лежать в окопе не мог. Но мне приятно, что люди видят в этих песнях какие-то настоящие строчки.

В этом фильме было много песен и они звучали по-разному. Имеется в виду, что их написал мой персонаж, когда лежал в госпитале. Моего героя зовут Володя, как и меня. Есть в этом фильме, например, такая песня:

Потом вдруг начинала звучать пластинка как бы из довоенных лет. Мы играли с Ниной Ургант сцену и заводили пластинку. С нее звучала такая песня:

Когда было получено известие об окончании войны, инвалид на рынке моим голосом пел песню:

А в конце фильма звучала песня «Братские могилы». Ее исполнял Марк Бернес. Было совпадение изображения, музыки, текста и голоса Бернеса. Это производило удивительное действие на людей, которые были когда-то в оккупации. Они присылали нам письма. Например, мы получили письмо от женщины, на глазах которой повесили двух сыновей, партизан. Она потеряла память. Сначала была в летаргическом сне, потом ее разбудили, но памяти не было совсем. Она помнила только то, что было две минуты тому назад. Она посмотрела этот фильм. Его показывали в больнице. К ней начала возвращаться память. Она нам написала: «Я вспомнила это место, эту стену…»

На экране — изображение стены, выщербленной снарядами и пулями. Женщины с сухими — они уже все выплакали — глазами подходят и кто ветку, кто цветок кладут на холмики неизвестных солдат.

И голосом Марка Бернеса звучит песня «Братские могилы». Для этой женщины был такой шок, что к ней начала возвращаться память.

Такие бывают странные, поразительные вещи с песнями, с музыкой, когда они очень хорошо вмонтированы в изображение.

В фильме «Война под крышами» Минской киностудии режиссера Виктора Турова я никого не играю, ничего не делаю. Чуть-чуть снялся в сцене на свадьбе. Больше в этой картине меня нет. Но для этой картины я написал несколько песен, например «Песню о новом времени».

Писал я песни еще для одной картины Виктора Турова — «Сыновья уходят в бой».

Я часто бываю в Минске. Приезжаю всегда, когда Виктор Туров предлагает мне что-нибудь написать для своей новой картины. В фильме, который называется «Взлет» или «Белый вальс», будут три моих песни. Они прежние, но их почти никто не знает, потому что я их писал для пластинки. Две из них будут исполняться моей супругой, моей женой. Она будет петь песни в этой картине. А диск мы записали лет пять тому назад и все воюем, чтобы он вышел. Но по закону сохранения энергии ничего не исчезает.

Я прекрасно знаю Белоруссию, мне ее показал Виктор Туров. Я был во многих-многих местах, жил с ним во время съемок. Даже когда не работал в фильме, просто приезжал к нему на натуру. Вы не поверите, но несколько вещей для фильма «Сыновья уходят в бой» были написаны за одну ночь. От впечатлений. Мы жили в деревне, где раньше был партизанский лагерь. В лесу. И песни как выплеснулись, как накипело и начало выплескиваться.