Матвей Песковский - Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность

Основываясь преимущественно на этих словах Ушинского, некоторые из его биографов приписывают ему особенную склонность к мечтательности и беспечность в пору гимназической жизни. Но это совершенно неверно.

Мечтательность расслабляет душевные силы, истощает их, развивает апатию и лень. Ушинский же был всегда деятелен, подвижен, даже в отроческом и детском возрасте. Каждый повинен в мечтаниях в пору первого расцвета юности. Отдал им дань, конечно, и Ушинский, но именно в смысле поэтической восторженности и идеализации, – что составляет лучшее украшение юности и без чего юность хуже старости.

Хотя он и говорит, что ему много пришлось “перемечтать” на кручах заветного берега Десны, под влиянием восхитительных красот природы, но, в сущности, это были совсем не мечты в общепринятом смысле, а живая, полезная, производительная работа юной души, только что начинавшей формироваться мысли. Крайне восприимчивый к впечатлениям окружающей природы, жадно искавший нового и нового в чтении, он все это самостоятельно перерабатывал в себе самом, без всяких посторонних указаний и руководства, вырабатывая нечто свое, что можно до некоторой степени назвать мировоззрением. Несомненно, что в нем было много ошибочного, детского, но во всяком случае это была не праздная мечта и соблазнительная греза, а положительная, производительная работа молодого ума, юной души, – полезная гимнастика душевных сил. Чуждая мечтательности в общепринятом значении этого слова, самодеятельность юного Ушинского, наоборот, была проникнута самым чистым и возвышенным идеализмом, уцелевшим в нем во всю последующую жизнь.

Эта самостоятельная духовная жизнь Ушинского шла, можно сказать, совершенно особняком от собственно гимназической работы. Но это объясняется вовсе не беспечностью его в подходе к гимназическим занятиям, а сильным увлечением самостоятельной работой над собственным развитием. Впоследствии прохождение университетского курса доказало, что работа эта была удачна. Насколько же она была упорна, можно судить, между прочим, по следующему факту. Желая расширить сферу доступного ему чтения, Ушинский, будучи еще гимназистом, настолько изучил, без посторонней помощи, немецкий язык, что стал читать Шиллера. Это свидетельствует о любви к труду и уменье быть упорным в нем.

В своем увлечении самостоятельной работой над самим собою Ушинский зашел, однако, так далеко, что, даже несмотря на блестящие способности, не выдержал выпускного гимназического экзамена и не получил аттестата. Но гимназия, обделившая его аттестатом, снабдила кой-чем поважнее всяких аттестатов. Она дала ему истинную зрелость ума и воли, сберегла его энергию и силы, развила в нем веру в самого себя, любовь и способность преодолевать препятствия. Обладая такими задатками, вообще очень важными в жизни и тем более при неудачах, юный Ушинский нисколько не растерялся, получив первый щелчок на пороге выхода из школы в жизнь. Он с жаром принялся за приготовление к вступительному университетскому экзамену, отправился в Москву, успешно выдержал экзамен и в 1840 году, т. е. одновременно с бывшими своими гимназическими товарищами, был зачислен в число студентов Московского университета, на юридический факультет.

Особенность 40-х годов и состояние в то время Московского университета. – Увлечение учащих и учащихся наукой; положение и роль Ушинского в студенческой среде. – Наиболее благотворное влияние профессоров П. Г. Редкина и Грановского; ранняя, но прочная зрелость Ушинского в умственном и нравственном отношении, под влиянием особенно благоприятных условий

Прохождение Ушинским университетского курса совпало с одним из наиболее благоприятных моментов умственного движения в России. Начало 40-х годов – время первого пробуждения политического сознания, по крайней мере, в передовой части русского общества. С началом же 40-х годов совпадает большой переворот в нашей литературе: с этого момента ведет свое начало новейшая русская литература. В печати и передовых общественных кружках обнаружилась лихорадочная потребность в философско-научном анализе. Под влиянием этого началась весьма энергичная переработка всех идеалов, проявилось сильное стремление отрешиться от тех бесформенных, романтических иллюзий, которыми жили люди 30-х годов. Обнаружилось горячее, искреннее увлечение идеями народного блага; началось раскаяние в вековых неправдах, лежавших на совести русских людей. Все это движение можно охарактеризовать одним словом – народность. Вместо прежних метафизических потемок и романтических мечтаний печать и общество преисполнились заботой и думой о “народе”, “народном благе”, “народных идеалах”. Со страниц русской печати впервые пахнуло здоровым реализмом, отражением потребностей и нужд русской жизни.

В такую знаменательную эпоху пробуждения русского общественного самосознания выпало на долю Ушинского проходить университетский курс. С истинным благоговением вспоминал он всегда об университетских годах как о лучшей поре в своей жизни, как о моменте духовного своего нарождения.

Да и было что вспоминать, было за что хранить признательность. Московский университет в ту пору переживал, можно сказать, самый блестящий период в своей истории. После изменения университетского устава в 30-х годах состав профессоров Московского университета, при энергическом содействии местного попечителя учебного округа, графа С. Г. Строганова, был почти совершенно обновлен, если не считать нескольких старичков-профессоров, привыкших читать по печатным книгам, которым позволили дотянуть до пенсии. Большая же часть профессоров были люди молодые, воспитанники бывшего профессорского института, недавно возвратившиеся из-за границы (преимущественно из Германии) с большим запасом знаний и прочной философской закваской, с горячей преданностью науке и твердой верой, что счастье на земле может водворить лишь такой универсальный движитель, как наука.

В блестящем составе профессоров Московского университета той поры звездами первой величины были Грановский, профессор истории, и П. Г. Редкий, профессор энциклопедии, законоведения и государственного права. На их лекции стекались обыкновенно студенты всех факультетов, не исключая даже математического и медицинского, где учащиеся бывают наиболее увлечены своей специальностью.

Грановский и Редкий очень удачно дополняли друг друга. Первый, отличавшийся большим мастерством чтения, действовал преимущественно на чувство слушателей, вызывая в них живой интерес к истории, но не пробуждая, однако, особенно усиленной работы ума. Второй же, наоборот, не отличался особенным лекторским дарованием, но увлекал слушателей обширностью и глубиною эрудиции, неумолимою логикой. Слушание его лекций вызывало усиленную работу мысли.