Наталья Муравьева - Гюго

В Испании французам пришлось еще труднее, чем в Италии или Германии. Весь народ помогал многочисленным отрядам повстанцев — гверильясов. Как только доносилась весть о приближении французов, крестьяне уничтожали весь свой скарб, бросали деревни и присоединялись к партизанам.

Испанская знать, гранды признали власть короля Жозефа Бонапарта, но народные массы не покорились.

— Да, — говорит дядя Луи, — вождь гверильясов Эмпесинадо в Испании доставил вашему отцу не меньше хлопот, чем Фра Дьяволо в Италии…

Леопольд Сижисбер теперь генерал. Жозеф Бонапарт назначил его правителем трех провинций.

Конечно, положение в Испании еще трудное, но все же госпоже Гюго с детьми следовало бы поехать к мужу. Мальчиков можно устроить учиться в Мадриде. Вот только язык им надо выучить. Такие советы давал дядя Луи. Скоро он уехал. Но отблески Испании, отголоски боев, ворвавшиеся вместе с ним в фейльянтинский дом, перевернули всю жизнь его обитателей.

Госпожа Гюго купила сыновьям самоучитель испанского языка, и они не расставались с ним. Начались сборы и приготовления к путешествию. Ранней весной 1811 года тронулись в путь.

Громоздкий шестиместный дилижанс до отказа набит чемоданами, корзинами, ящиками, баулами, сумками. Мальчики сидят в верхнем купе и смотрят во все глаза. Поля, леса, города Франции. Блуа. Пуатье. Ангулем. Бордо. И, наконец, Байонна. Они у границы. Отсюда их должен сопровождать военный конвой до самого Мадрида. Дороги Испании опасны.

Конвоя прождали весь апрель.

Наконец поехали. Виктор выглядывает из окна громадной колымаги. Они едут во главе процессии. Сзади нескончаемая вереница экипажей, и почти все выкрашены в зеленый цвет — цвет империи. Золоченые колеса так и переливаются на солнце. По сторонам гарцуют всадники, среди них выделяются испанцы в темных плащах и широкополых шляпах, тут же рядом марширует французская пехота. А впереди пушки.

Небо ярко-синее. Трава кругом выжжена, придорожные деревушки пусты, многие хижины разрушены.

Первый привал в Эрнани. Поселок небольшой, людей не видно. Дома глядят на путешественников угрюмо и надменно, на каменных фронтонах старинные гербы, двери замкнуты. Эти дома похожи на самих испанцев, думает Виктор. Такие же гордые, как эти всадники в темных сомбреро, такие же невозмутимые и сумрачные, как испанские пастухи с бронзовыми лицами и длинными посохами. А как подходит к поселку его название! Эрнани. Это слово как будто сливается с блеском камней мостовой, отполированных веками, с этим знойным воздухом, с обликом людей непокоренной Испании.

Среди путешественников не умолкают разговоры о разбойниках, о ночных засадах. В горном ущелье раздаются выстрелы. Горсточка повстанцев-гверильясов пытается остановить транспорт, но конвой отбивает нападение.

Следующая стоянка в Торквемадо. На месте поселка груды развалин. Братья Гюго затеяли игру. Взобраться на гору каменных обломков и лихо скатиться вниз. Виктор так расшиб себе голову, что потерял сознание. На лбу у него на всю жизнь остался небольшой шрам — след развалин Торквемадо.

Процессия экипажей движется. Нескончаема дорога. Неумолимо палит солнце, пронзителен скрип колес. Госпожа Гюго в изнеможении. Она не хочет даже посмотреть в окно, когда Виктор зовет ее взглянуть на скалу причудливой формы или на багряно-золотое вечернее облачко, зацепившееся за лиловый утес.

Виктору это необъятное знойное небо, эти угрюмые скалы кажутся прекрасными. Его матери они кажутся чужими, враждебными, угрожающими, как люди этой страны.

Лица и дома испанцев замкнуты, но за маской ледяного равнодушия они таят жгучую ненависть к пришельцам, к тем, кто разрушает их города, древние памятники, оскверняет их святыни. Гробница Сида, легендарного национального героя, превращена французами в мишень для стрельбы. С хохотом они уродуют ее, откалывая выстрелами камень за камнем. Госпожа Гюго и ее сыновья видели жалкие обломки этого древнего памятника, когда останавливались в Бургосе и гуляли по его окрестностям.

Вереница карет подъезжает к Мадриду. Генерал Гюго почему-то не встречает семью. Они едут прямо в его губернаторскую резиденцию дворец Массерано. Генерала нет и во дворце. Он куда-то спешно вызван по делам. Церемонный дворецкий ведет генеральшу и ее сыновей в отведенные им покои. Анфилада комнат. Позолота, хрусталь, драгоценные вазы.

Когда начинает смеркаться, дети выбегают на балкон и глядят на небо. Каждый вечер на нем появляется гигантская комета. Кажется, что ее сияющий хвост занимает целую треть неба.

Не только братья Гюго с балкона дворца Массерано — множество людей в различных концах Европы смотрят на эту комету. Смотрят и покачивают головами: это небесное знамение! Сторонники Наполеона говорят, что это знамение его славы и новых побед. Противники французского императора утверждают, что оно предвещает страшную кару зарвавшемуся деспоту, скорый конец его нечестивому владычеству.

До братьев Гюго доносятся отголоски этих споров. Они слышали, что испанцы втихомолку называют Наполеона не иначе как Напо-ляндрон (Напо-вор). Они знают, что мать ненавидит Бонапарта, и крестный Виктора тоже называл Наполеона узурпатором. А отец служит Наполеону. Кто же прав? Может быть, отец объяснит им, когда приедет, но его все нет и нет.

После шестинедельного ожидания дети, наконец, увидели отца, но он появился ненадолго, и его так и не удалось ни о чем расспросить. Генерал был озабочен. Гверильясы снова подняли голову, комета их обнадежила.

Родители долго совещались о чем-то и, наверно, ссорились: из-за закрытой двери доносились их возбужденные голоса. Мать после этого вышла с плотно сомкнутыми губами, а отец имел очень сердитый вид.

— Доволню вам бездельничать, — сказал он сыновьям. — Абэль уже большой, он будет отдан в пажи к королю Жозефу, а двое младших поступят учиться в мадридскую коллегию.

Коллегия покачалась им тюрьмой. Кругом чужие, холодные лица. Дортуар для младших — унылая казарма. Полтораста кроватей выстроены рядами, и у каждого изголовья висит костяное распятие.

Руководили воспитанниками два монаха: высокий угрюмый дон Базилио, похожий на мертвеца, вставшего из могилы, и маленький, жирный, вертлявый дон Мануэло с елейной улыбкой, как будто навсегда приклеенной к широкому лицу.

Братьев Гюго определили в младший класс, но они уже давно знали все, что там проходили, и их начали переводить из одного класса в другой, пока не оставили, наконец, в «риторике». Здесь сидели великовозрастные сыновья испанских аристократов, которых возмущало, что новички-малыши и к тому же ненавистные французы так хорошо читают по-латыни и не ходят вместе со всеми в церковь. Госпожа Гюго, чтоб освободить своих сыновей от обязательного бдения на мессах, обеднях, вечернях, заявила, что они протестантского вероисповедания.