Павел Милюков - История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова

«Приемля войну», съезд и по этому вопросу принял двусмысленную и внутренне противоречивую резолюцию, не давшую ему никакой твердой позиции и не удовлетворившую никого. Резолюция большевиков, требовавших открытого признания неудачи советской внешней политики и настаивавших на расширении понятия «аннексий» на Ирландию, Египет, Индию и т. д., была отклонена. Но вся первая половина резолюции меньшевиков и эсеров, принятая съездом, также исходила из циммервальдской точки зрения на способы «скорейшего окончания войны». Съезд категорически высказался против окончания воины победой «одной из двух воюющих сторон». Они рекомендовали для «скорейшего» окончания войны вничью новое обращение к «демократиям всех стран» с русским лозунгом «без аннексий и контрибуций», содействия «всеми мерами скорейшему воссозданию интернационала; созыва международной социалистической конференции». Они укоряли «демократию всех стран» за то, что ее «недостаточно энергичное противодействие последним заявлениям их правительств о захватнических целях войны ставит в крайне трудное положение русскую революцию»; рекомендовали «немедленную посылку делегаций циммервальдского типа из России за границу и из-за границы в Россию». От правительства требовалось «в кратчайший срок принять меры для присоединения союзных держав к программе мира, принятой русской демократией». И только после перечисления всех этих, уже отвергнутых жизнью приемов резолюция решалась заговорить о «содействии усилению боевой мощи нашей армии и способности ее к оборонительным и наступательным действиям», тотчас оговариваясь, однако, что «вопрос о наступлении» есть исключительно дело военной техники (противники обличали их в том, что наступление будет иметь политический характер).

Всем этим половинчатым и неопределенным решениям выступавшие на съезде большевики: Ленин, Каменев, Зиновьев, даже Луначарский – противопоставили весьма определенную программу, понятную для масс. В первом же своем выступлении (4 июня) Ленин выставил альтернативу: одно из двух, или буржуазия, или Советы – «тип государства, который выдвинут революцией». Или «реформистская демократия при капиталистическом министерстве», или «захват власти целиком», на который «наша партия готова». «Наша программа? Опубликуйте прибыли господ капиталистов, арестуйте 50 или 100 крупнейших миллионеров». «Без этого все фразы о мире без аннексий и контрибуций – пустейшие слова». «Второй шаг – объявить, что мы считаем всех капиталистов разбойниками». При этом «не надо откладывать применение азбуки демократии до Учредительного собрания». «Тогда трудящиеся вам поверили бы», и если тогда капиталистические государства отказались бы мириться, ну, что же, «мы не пацифисты, мы от войны не отказываемся».

Керенский на том же съезде назвал это политикой «держиморд». Министры-экономисты и финансисты высмеивали идею Ленина, что арестом капиталистов можно разрушить капитализм. Но Ленин обращался не к этой интеллигентской аудитории. «Через их головы» он уже заигрывал с улицей, а для улицы его «программа» говорила очень много.

Уличные выступления против Совета. До созыва съезда Советов большевики, быть может, и думали серьезно опереться на него и на имеющий создаться «полномочный орган» съезда в борьбе с Временным правительством. Соответствующий лозунг «вся власть – Советам» был и впоследствии сохранен как знамя специфической большевистской государственности. Но точно так же, как, проповедуя мир, Ленин уже заранее заявлял, что большевики «не пацифисты», так и возвеличивая идею советской власти, он тотчас же вступил в борьбу с Советом, как только увидал, что данный состав Совета поддерживает не его, а правительство. Не миром, так войной, не через Совет, так путем борьбы с Советом – как бы то ни было, но программа Ленина должна была осуществиться. В поисках опоры против интеллигенции Совета большевики, естественно, прежде всего обратились к рабочим массам петроградских предместий. На Выборгской стороне и за Нарвской заставой, на Путиловском заводе и т. д. началась энергичная агитация против «кадетствующего» съезда Советов. Был пущен слух, что Церетели получил десять миллионов от Терещенко. Как увидим, эти семена пали на благодатную почву. Но еще раньше, чем начались организованные выступления предместий, застрельщиками уличных наездов явились анархисты в союзе с подонками общества и, как это ни странно, с бандами черной сотни.

Первым из июньских уличных выступлений, прервавших мирное течение работы съезда Советов, был захват анархистами типографии газеты «Русская воля» на Ивановской улице. Около 80 людей, вооруженных винтовками, револьверами, ручными гранатами и бомбами, среди белого дня 5 июня ворвались в дом, принадлежавший «Русской воле», и объявили наборщикам и служащим, что явились «избавить их от гнета капиталистической эксплуатации». Когда рабочие не согласились на такой способ «избавления», захватчики выпустили их из дома, заняли помещение и немедленно отпечатали воззвание, в котором заявляли, что они «решили вернуть народу его достояние и поэтому конфискуют типографию “Русской воли” для нужд социализма». Это не значит, что они «борются с печатным словом», они «только ликвидируют наследие старого насильственного режима». На вопросы, кто они такие, захватчики отвечали, что они «социалисты с дачи Дурново» и хотят «на кооперативных началах издавать социалистическую газету». Когда служащие предложили захватчикам спросить «инструкции от Совета», последние заявили, что они «никакой власти не признают и плюют на Совет».

Характерен тот способ, которым было ликвидировано это анархистское выступление. Исполнительный комитет послал своего члена Анисимова для переговоров. Президиум съезда прибавил ему на помощь Каменева и Гоца. Вечернее заседание съезда обсуждало вопрос и вынесло резолюцию: «Категорически осуждая захват.., съезд предлагает… немедленно очистить дом». Правда, в то же время действовали и законные власти. Главнокомандующий округом послал две роты солдат. Два товарища прокурора явились на место действий. Захватчики всему этому противопоставили требование: передать вопрос на обсуждение особой согласительной комиссии, в которую вошли бы как равноправные стороны по два представителя от Совета рабочих и солдатских депутатов, от анархистов, от Совета крестьянских депутатов, от «автономного комитета анархистов» и от партий социал-революционеров и социал-демократов. Вечером действительно комиссия с участием анархистов отправилась для переговоров в Совет. Только увидев, что они окружены войсками, захватчики согласились добровольно уйти из занятого помещения, но поставили условия, которые были приняты: гарантировать им безопасность от самосуда раздраженной толпы. Арестованные при выходе участники захвата были отвезены не в распоряжение судебной власти, а на съезд Советов. Когда туда явились судебные власти, представитель Совета не допустил их до следствия на том основании, что, по соглашению о сдаче, анархистам была «обещана неприкосновенность». Справка, наведенная прокурором судебной палаты Каринским у министра-председателя кн. Львова только подтвердила, что «соглашение» действительно состоялось. Анархистов освободили, даже не переписав по постановлению исполнительного комитета. На другой день «Рабочая газета» – не большевистская – приветствовала «вмешательство организованной демократии».

В самом деле, что преступного сделали анархисты? Они только использовали прецеденты, созданные большевиками и не вызвавшие в свое время ни немедленных протестов со стороны остальных социалистических групп, ни немедленных репрессий со стороны правительства. Еще 13 апреля рабочие завода «Старый Парвиайнен» постановили «реквизировать типографии всех буржуазных газет», и их резолюция была напечатана в официальных «Известиях» (№ 41). Правда в следующем номере редакции (г. Стеклову) пришлось поместить заявление, что эта резолюция, «выражающая мнение одной группы рабочих, не отвечает взглядам петроградского Совета». Взгляды петроградского Совета не помешали большевистской «Правде» печататься в типографии «Правительственного вестника», и первую свободную трибуну в России Ленин нашел на балконе реквизированного большевиками дома балерины Кшесинской. Когда после долгих хлопот поверенному Кшесинской удалось получить приговор мирового судьи о выселении непрошеных жильцов, кронштадтские рабочие постановили: отменить приговор мирового судьи, признать дом Кшесинской собственностью народа и отдать его в распоряжение большевиков. Это решение, санкционированное кронштадтским Советом, проводилось в течение двух недель после наступления срока исполнения приговора (28 мая), и только после двух отсрочек 12 июня партийные организации покинули, наконец, облюбованное ими помещение, немедленно захваченное поселившимися в другой части дома «военными организациями».