Судьба человека. С любовью к жизни - Борис Вячеславович Корчевников

Когда произошло то ДТП, я спал в машине, а очнулся уже в реанимации. Должен признаться, что и артисты и все, кто о них рассказывает, хотят как можно более трагично показать судьбу актера – как он, бедняга, весь раненый, полз к кадру и все-таки успел сказать реплику. Глупости, все это достаточно легко. Это ореол романтики вокруг артиста, вокруг съемочной площадки. Единственный кадр, где я был болен, когда я держусь за коня и не могу ходить, у меня волочатся ноги. Мне нужно было пройти с конем, а у меня ноги не ходят, мне хотели дать инвалидность, но я отказался, гордый. Ничего страшного в кино нет, если не погиб, значит, все в порядке.

Пока Михаил трепыхал перьями на шляпе, популярность его была невероятна. Такой сейчас нет ни у кого. И он нам достался, конечно же, звездой, которая украшала и четко говорила о результате. Нужно отдать должное, Михаил, конечно же, уникальный, судьбоносный человек. Я не буду рассказывать обо всех подробностях на нашем фильме, но он рожден дважды.

Мы ждали его в Алабино на съемочной площадке с Анатолием Михайловичем, это наш кинооператор. И вдруг к нам бегут люди и кричат, что Боярского больше нет. И мы садимся в свою машину, по дороге у нас лопается колесо. То, что я увидела – после такого люди не живут. Мне рассказали, как его вытаскивали, мы приехали в больницу, несколько дней он был в реанимации, мне сказали: «Можете заказывать причиндалы, для того чтобы уйти в мир иной». Я сказала: «Нет. Он будет работать. Он сделает все, как надо и как должно». И все молились. Мы говорили: «Господи, этот человек рожден для того, чтобы приносить всем радость». И все получилось.

– Мама сидела, покачивалась и говорила: «Ну что, дорогой мой, докатился? Ну вот ты что, хочешь умереть? Значит, ты умрешь, и я умру сразу». Такие мамины слова как ножом по сердцу: «Зачем я так себя веду? Что я творю с мамой?» Она сидела в реанимации, не спала несколько ночей подряд, может, это и лучше, чем любое лекарство, но потом понимаешь, что ты из нее жилы тянул, укорачивал жизнь своим поведением, своей болезнью. Лариса приехала беременная в больницу, а я, такая скотина, лежал в больнице, мешал им жить и быть здоровыми.

Конечно, виноваты только артисты, в основном мужики. Они своих женщин доводят бог знает до чего, а потом происходят трагедии. Когда артисты пьют, дерутся, скандалят, попадают в полицию, не приходят в театр, – что только не переживают бедные женщины. Простите нас, милые дамы.

Лариса довольно рациональный человек, у нас с ней всегда были неровные отношения. Лед и пламень – это сложно. Она очень непокорная, своенравная. Я с неприятным характером, взрывной. И мы всю жизнь с ней провели в умеренных склоках. Барометр наших отношений качался в разные стороны, и только сейчас Лариса говорит: «Я начинаю думать, что у нас началась более-менее приличная человеческая жизнь». Я думаю, что это плохо, потому что лучше «влюбленные бранятся – только тешатся». Лично мне этот дачный покой, когда мы вдвоем, не нравится. Дело в том, что это репетиция покоя, это мне не по душе. Я «мятежный и прошу бури», и ей будет неинтересно, если муж сядет с пледом и книжкой и бросит пить и курить. Что она делать-то со мной будет? Нужно до конца испытывать чувства. Покой – это вещь очень неоднозначная. Если ветер не будет дуть – наш парусник зачахнет.

Это было порой очень слышно, заметно. Конечно, мы переживали по этому поводу, и Лиза, и я, наверное. Неприятно находиться в обстановке, когда родители ругаются, причем сильно, а учитывая, что ты любишь одного и второго одинаково, хочется как-то все время встать на их защиту по очереди. Очень хорошо, что это закончилось в какой-то момент. Уж не знаю, какими силами они перестали предъявлять друг другу претензии и стали такой очень доброй, заботящейся парой.

– Конечно, я виноват перед детьми, потому что не соответствовал тем идеалам, которыми должны быть папа и мама, и, наверное, они видели во мне другого человека. Но у меня такая профессия, я играю людей, которые все время бьют друг другу морды, душат. Что бы я ни играл, бесконфликтность – не драматургия. Это переносится отчасти на жизнь, начинает казаться, что конфликт должен быть и в семье. Но этот конфликт направлен на созидание, черт возьми!

Нам никогда не приходилось ни о чем договариваться. Лариса очень неглупая женщина, прекрасно понимает все аспекты работы актера, и я тоже. Она целовалась на телевидении с героем, который играл в пьесе Тургенева. Морду ей бить, что ли, после этого – и бросай профессию? Нет, несерьезно. Приходится влюбляться для того, чтобы убедить зрителей. Лара все понимает, я неплохой артист в этом плане. Она понимает, что есть слово «доверие», есть голова на плечах у мужа, который не позволит после себе сделать так, чтобы они остались ни с чем. Это внутреннее дело каждой семьи, необязательно актерской.

Дочке я очень по-мужски сказал: «Все мужики – козлы, будь осторожна!» Больше мне нечего было ей сказать. Молодые должны любить друг друга. Лиза довольно сообразительный человек, и у нее такая прекрасная компания в театре, поэтому, когда она встретила Макса, я был в растерянности. Он пришел, как приличный, интеллигентный русский человек, просить руки дочери, со всеми вытекающими последствиями: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич, я прошу руки вашей дочери». Конечно, было приятно, что все-таки он попросил руки. А я сидел в халате, в тапочках домашних. Думаю, что-то неудобно, может предложить выпить? Потом передумал, вдруг скажет: «Папа алкаш у нее». За иконой сходить? Скажет: «Совсем с приветом, что ли?» Я растерялся, пожал ему руку, сказал, что рад знакомству. А дальше все сами сделали, я неопытный. Они сделали одолжение, что меня посвятили в это, могли бы и не говорить, ничего бы не случилось страшного в этом. Свадьба была скромной, не на всю страну, а очень по-человечески, как я люблю. Не нравится мне прекрасные, интимные стороны жизни выставлять на обсуждение всех. Это неприлично.

Сорок лет вместе – это немало. Но я так неподробно жил, что мне и вспомнить то нечего. Мы столько лет вместе прожили, а я до сих пор не наелся своей супругой. Я еще хочу с ней общаться, гулять, переживать, спрашивать