Дмитрий Собына - Непокоренный «Беркут»

После сытной еды бойцов разморило и они искали, где можно прилечь. Некоторые особо тщеславные давали интервью бродившим здесь корреспондентам, снимающим шокирующие кадры противостояния. Спрятав от любопытных глаз лицо под маской, Иван завалился около мирно храпящего Худякова и моментально вырубился.

В автобусе было жарко, накочегарили так, что сидели в свитерах, а горячие парни – в футболках. Вчера водилы заправили баки под завязку, поэтому соляру сильно не экономили. Иван сидел около дверей, уже давно сильно хотелось в туалет, но выходить на улицу, где сырой ветер гнал черные хлопья сажи от горящих на майдане покрышек, очень не хотелось. Через час естественные надобности взяли верх над нежеланием выходить на улицу и Иван, крикнув: – Если что я в туалете, – быстро, чтобы не запустить морозный воздух в автобус, выскочил на улицу. Двери за спиной закрылись, отрезая от тепла и комфорта. В спину ударил порыв ветра, как бы поторапливая. Со стороны майдана постоянно бухало и были видны вспышки разрывов. Иван быстро добежал до биотуалета. Дверей на нем не было, их оторвали активисты майдана, укрепляя свои баррикады, еще удивительно, что туалет не уволокли. По-быстрому справившись, Журба побежал назад к автобусу, кутаясь в засаленный, прожженный бушлат, стараясь сохранить остатки тепла. Подбегая к автобусу, он увидел, как из машины командира вылез боец.

Весь он был какой-то новенький, чистенький, румянец на щеках, только в глазах были растерянность и интерес, читался вопрос: «Куда я, б…ть, попал?». Еще не было налета серой землистой усталости на лице от всего происходящего, под глазами не собрались несмываемые тени от копоти чадящих шин. Форма была чистенькая, не порванная, а обгорелые берцы не расплылись на ноге бесформенными говноступами. С удивлением милиционер осматривал разбитый и обожжённый Крещатик. На его лице отражалась вся гамма чувств: растерянная заинтересованность и недоверие к происходящему. Резкий порыв ветра прижал плывущий поверху вонючий дым к земле и бросил новичку в лицо. Вдохнув порцию ядовитого дыма, боец закашлялся. Иван засмеялся.

– Что, Вовчик, не привык еще ты к чистому Львовскому воздуху, кашляешь? Ничего привыкнешь. Мы уже вдоволь надышались.

Вновь прибывшего Журба узнал сразу – это был Гривник Вова из второй роты. По меркам спецназа он был полноват. Небольшое брюшко и пухлые щеки могли обмануть тех, кто его не знал, но Ивану было известно, что Гривник с его комплекцией свободно садился на шпагат и прыгал как маленький резиновый мячик, а еще он был веселый балагур и почти никогда не терял оптимизма и чувства юмора. Увидев взгляд Вовы, Иван сказал «Welkom to Hell, Вовчик!». Гривник повернулся на звук голоса.

– Да, натворили вы тут дел. Ну, ничего, в сорок пятом пленные немцы все отстроили, что разрушили, и эти восстановят. Ты знаешь, по телеку все совсем по-другому выглядит, чем вживую. Производит впечатление.

Спецназовцы крепко обнялись.

– Ты когда приехал? – спросил Иван.

– Восемнадцатого, вчера вечером, на поезде. В общаге у вас переночевал, а сегодня командир заехал, забрал на Крещатик.

Иван, взглянув на автобус, задал вопрос:

– Тебе в какой автобус сказали садиться?

– Да ни в какой.

– Ну, тогда пошли к нам, обещаем горячий чай и наше радушие, – засмеялся Иван, подхватывая сумку, с которой приехал Вова. В сумке что-то звякнуло.

– Осторожно, домашнюю консервацию побьешь, – предупредил Вова. В автобус Иван зашел через задние двери.

– Кого я вам привел! – крикнул Журба, пропуская вперед Гривника.

– О! Вовчик, – сразу полез обниматься Гена.

– Какими судьбами? – спросил Кольницкий. Все стали обнимать Гривника, пожимать руку. А он с удивлением смотрел по сторонам, вроде все свои пацаны, а узнаются с трудом. Грязные закопченные лица, на которых своей белизной выделяются белки глаз и белозубые улыбки, рассеченные лбы, щеки и подбородки, потрескавшиеся, обветренные губы. На лице каждого майдан оставил свой отпечаток. Только радушие и счастье от встречи с товарищем сразу узнавалась. Сразу посыпались вопросы.

– Ну что там дома?

– Как город?

– Как доехал?

– У вас там тоже такой дурдом творится? Вова не успевал отвечать на вопросы друзей.

– Подождите, все вопросы потом, а сейчас перекусим, я жрать хочу. Я домашней консервации привез, сальца, мамка лоток вареников положила. Сейчас на стол накроем, – перебил товарищей Вова.

– О, це добре, добре, мы еще сегодня не ели, – поддержал друга Одас, перелезая с места водителя в салон. Вова вытащил из сумки трехлитровую банку.

– А вот и солененькие огурчики, – обрадовался Ахтыркин.

– Помоги ему, Мишаня, достань огурцы, – с нетерпением в голосе сказал Гена.

– Чем? Этим? – засмеялся Лапатый, показав черные от сажи руки, – мылом уже не отмываются. Гена посмотрел на Вову.

– Достань ты, у тебя руки самые чистые во всем автобусе.

Быстро накрыли на стол и все жадно стали уплетать домашние разносолы. Немного утолив голод, Гена спросил:

– Ну что там дома? Как оперативная обстановка?

– Да так же, как и у вас, только поспокойнее. А где Саркис? Он же вроде с вами в автобусе был, ему сестра торт печеночный передала. Сказала сама пекла.

– Вчера ранили его. Огнестрел в ногу, крови много потерял. В госпиталь увезли. Вчера как наступали, еще девять огнестрельных ранений и человек двадцать-двадцать пять с травмами «скорые» увезли. Видишь, в автобусе как свободно, места хоть отбавляй, – мрачно усмехнулся Иван.

– Располагайся на свободных седушках, только вещи мужиков назад переложишь, мы их потом в их комнаты занесем.

– Двухсотых хоть нет? – взволнованным голосом спросил Вовчик.

– Бог миловал, – перекрестившись, ответил Гена.

– У запорожцев вера одного бойца почти в упор застрелили картечью, – сказал Кольницкий.

– Пусть земля ему будет пухом.

Все в автобусе замолчали, думая каждый о своем.

– Ладно, – прервал тишину Иван. – Убираем и собираемся на службу. Вове мешок Саркиса отдайте. Подгонишь там все под себя.

– Ты смотри, как на тебя сделано. Что, Вова, уже освоился? – поинтересовался командир, проверяя личный состав, построенный на улице. Гривник, стоящий в строю, выделялся своей чистенькой формой, как белая ворона, притягивал взгляд. Надетый сверху на бушлат бронежилет топорщился на животе, а пухленькие щечки, прижатые шлемом, наплывали на глаза, делая их узкими.

– Так точно! – браво ответил Гривник.

– Тогда пошли, посмотришь на майдан или на то, что от него осталось.

Нестройной толпой во главе с хромающим командиром «Беркут» пошел в сторону поднимающегося вверх столба черного дыма, четко указывающего направление на майдан. После того, что здесь было буквально еще несколько часов назад, сейчас это был рай – после ада. Перемирие, которое попросила оппозиция, соблюдалось по мере сил обеими сторонами. Перед баррикадами стояла жидкая шеренга солдат, опирающихся на щиты, за ними находился «Беркут». Рассаживаясь кто где, на сложенных из всего, что попадалось под руку сидениях, бойцы группировались по интересам. Гривник смотрел по сторонам, подыскивая чистое место, но грязь и копоть были везде. На такие мелочи никто не обращал внимания. Бойцы сели в кружок. Иван ковырял палкой разлезшийся ботинок, Ахтыркин где-то нашел пачку влажных салфеток и теперь безрезультатно пытался оттереть сажу, въевшуюся в руки, рядом Степаненко стругал ножом деревяшку.

– Я когда был в общаге, Васигу встретил. Он вещи собирал, – проговорил Гривник, осторожно отодвигая от себя грязный кусок полиэтилена.

– Да, с Ромой неприятный оборот вышел. Вчера, когда мы от Октябрьского вниз на Крещатик спускались по ступенькам, по нам стрелять начали. Он как увидел первого раненного, всего в крови, в ступор впал.

– Не пойду вниз, пока автомат не дадите, – уперся и ни в какую. Его командир взвода уговаривал и пацаны, а он все свое талдычит: «Дайте оружие, пойду», а какое у нас оружие кроме «Фортов»? – рассказал Иван о вчерашнем происшествии.

– Командир его сначала в автобус отправил, чтобы панику не сеял, а после сказал собирать вещи и ехать домой. Такие бойцы не нужны, – закончил за Ивана рассказ Степаненко. Все замолчали, думая каждый про свое.

– А я Ромку не осуждаю. Не каждый может вперед идти, когда рядом товарищ весь в крови, раненый орет, высказался в поддержку Васиги Ахтыркин.

– Но ты ведь шел вперед, не дал заднюю, – начал злиться Иван. Ахтыркин пожал плечами, мол, бывает, и улыбнулся.

– Получается Саркис, которого подстрелили, должен идти вперед, а он нет, будет в стороне наблюдателем стоять, смотреть, как товарищей расстреливают, а потом им в госпиталь апельсины носить или цветы на могилку.

Раскрасневшийся Журба умолк, гневно раздувая ноздри. Товарищи, опустив глаза, молчали. Со стороны баррикад начали бахать фейерверки, выстрелы огненными кометами понеслись в сторону милиции. Гривник, еще не привыкший к подобному, испуганно вжал голову в плечи. Один из салютов упал под ноги Ахтыркину. Увидев это, Вова вскочил и, развернувшись, закрыл уши руками. Миша равнодушно отвернул в сторону лицо. Ба-бах! Взрыв осыпал милиционеров мелкими искрящимися огоньками.