Ариела Сеф - Рожденная в гетто

Слушала я всегда с интересом, но не всегда следовала советам, так как для этого я слишком безалаберна, и, чтобы следовать советам, надо иметь много времени, ресурсов и желаний. Но, что касается театра, я всегда приглашала на премьеру ее первой, хотя со мной всегда работали хорошие художники, но я всегда ценила ее вкус, стиль, а также ее острые замечания, т. к. Ариела точно могла охарактеризовать сам факт присутствия или отсутствия художественного акта. И если она что-то оценивала, то это был приговор художественной натуры. Она была немногословна и, как мне кажется, никогда не врала, не умела сплетничать, быть многоречивой в отношении своих бед, имела свойства мужского характера и при этом очень чутко умела слышать нужду или беду другого. И похожа была на свое имя Ариела. Оно перекатывается во рту, как шарик из ветерка или воздуха. Ветерок. Ветерок из «Бури» Шекспира.

А потом Ариела вышла замуж за Рому Сефа. Он звал ее Ариса. Видимо, от Ариша. А она его Поросюша. И если внешне, можно сказать, они не очень «монтировались», значит, их скрепляла какая-то внутренняя нежность и теплота, которые нормальные люди не демонстрируют прилюдно. Шла жизнь, иногда мы где-нибудь пересекались или встречались специально, когда она приезжала в Москву, и страшный диагноз – порок сердца – стал как бы забываться. Нам уже было за 60, но иногда вдруг я замечала у нее посиневшие ногти или губы… И на мой немой вопрос она спокойно отвечала: «Да ничего, пройдет сейчас. Дай кипяточку», – и с жадностью начинала пить горячую воду, как бы согреваясь… Говорила, что все стабильно, но сейчас приходится ходить в театр с кислородным аппаратом весом в 10 кг. И с медсестрой. Я до этого знала, что у Ариелы замечательная семья и двое братьев, которые во всех смыслах помогают ей жить и бытово устраивать ее нелегкую жизнь двух больных и пожилых супругов. Но что при этом она вместе с медсестрой будет с 10-килограммовым кислородным аппаратом летать по всем вернисажам, концертам и премьерам, представить себе было просто невозможно.

И вдруг эта разорвавшаяся в ушах бомба: «Ариелы больше нет. Перед Рождеством. Не мучилась. Мы боялись тебе сказать. Ее больше нет…»

Как это нет? А где же она?

Нет, я понимаю. Я только не понимаю, как это – нет? Всегда была, а теперь нет?

Может, она и не притормаживала поэтому свой полет порхающей бабочки, чтобы не пропустить ни одного красивого цветка, боясь не успеть, не увидеть? Так может чувствовать только высокохудожественная натура. Извини за высокопарность. Мы с тобой никогда так не изъяснялись. Мы все старались упростить. А что попросту, то знаю, что помогала многим людям – и творческим, и нет. Что продюсировала какие-то фильмы и спектакли, что работала дизайнером по оформлению тканями отелей, а это многие килограммы тканей, которые надо носить из комнаты в комнату по этажам без лифта, с больным сердцем. И все это я узнавала не от тебя, а от тех, кому ты помогала, а сама ты предпочитала молчать. И еще помню Париж 1987 года, когда умер Анатолий Васильевич Эфрос, и мне предстояло ехать с Таганкой на гастроли. Я не была ни к чему готова. Ты позвонила из Парижа, сказала, что будет пресс-конференция, и мне понадобится черное платье, и что ты мне его пришлешь в Москву. Платье было доставлено вовремя. А потом мы встретились с тобой и Романом в Париже, мы медленно разъезжали в такси по Латинскому кварталу. Я спросила, давать ли мне интервью на Радио Свобода? Вы с Романом сказали, что нет, не нужно. Был 1987 год. И все-таки я пошла на Avenue de Fauche и целый час на двух языках рассказывала об Эфросе. Потом ты уехала в Лондон, а меня опекать отрядила Нелю Курно. И все это молча, немногословно, ничего не объясняя.

Я до сих пор храню это платье. Тебе же всегда было трудно что-либо подарить, чтобы доставить радость. И я поняла в последние годы, что это должно быть что-то простое, при всем при том…

Так вот, когда наступит 24 октября – твой день рождения, тебя, как всегда, пока я еще здесь, будет ждать твое любимое абрикосовое варенье с вишневым пирогом, которым ты никогда не хотела делиться с мужем Поросюшей… Мы и ему оставим…

А я буду знать, что если тебя нет здесь, у Третьяковки, значит, ты улетела в свой любимый Париж, и душа твоя обитает там, где ей и положено витать – где-то над Pont de Alma, недалеко от Rue Gogniac Jay. Там тебя я теперь буду скоро искать. И уже скоро.

В 1975 году Ариела вышла замуж за детского поэта Романа Сефа. Это был элегантный, остроумный, сыплющий шутками и экспромтами человек, по виду которого не скажешь, что он, как и многие в нашей стране, прошел лагеря. Он сидел вместе с Андреем, о котором так интересно рассказано в книге Ариелы.

Корней Чуковский посоветовал вернувшемуся из лагеря Роману: «Пишите детские стихи – за них не посадят». У Романа за его жизнь вышло много сборников, его стихи переводились на разные языки. А жена японского императора так восхищалась стихами Романа, что пригласила его в гости в свой дворец.

Его семейный союз с Ариелой был удивителен. Они встретились посреди необозримого океана жизни, как два обломка корабля, бывшего некогда одним целым. И сразу оказались необходимы друг другу. Он – бывший зэк. Она – эмигрантка, уехавшая из СССР и прожившая трудную жизнь. Написавшая впоследствии, под занавес своей нелегкой судьбы, единственную книгу. Так и не успевшая ее напечатать. Прочитав эту рукопись, дивишься поразительной стойкости и упрямству доброты. Девочка, рожденная в еврейском гетто в годы войны, подброшенная на литовский хутор, идущие по следу полицаи и гитлеровцы… Повзрослев, вслед за своими родителями, она помогает страждущим… Тот же мотив: истерзанное сердце быстрее откликается на призыв о помощи, чем не изведавшее бед.

Они ушли вместе – Ариела и Роман… Добрый и красивая, мудрый и отзывчивая, смешливый и умевшая понимать… Вас будет очень не хватать друзьям и читателям.

Ариела Сеф – сестра моего друга и продюсера Бена Брамса – женщина необыкновенной судьбы и необыкновенного женского обаяния. Такие женщины имеют сильное влияние на мужчин, организуют их, являются центром притяжения, душой компании и семьи. У нее в семье было два брата: Бен – известный продюсер, мой товарищ, и Соломон – знаменитый английский хирург. Но душой семьи была Ариела. От нее исходила такая позитивная энергетика, такой порыв, который организовывал всю мужскую часть ее семьи. И, кстати сказать, не только семьи – а вообще всю мужскую часть, которая ее окружала. Когда мы работали с Беном на картине «Цареубийца», она сыграла очень важную и позитивную роль в процессе съемок, причем неформальную, потому что она ни за что не отвечала – она сестра продюсера, но в то же время это был человек, с помощью которого можно было решить многие проблемы. Не говоря уже о том, что с точки зрения вкусовых моментов она была просто изумительна, как человек, с которым можно было посоветоваться по всем вопросам. И хотя мы с Беном были друзья, наши интересы в какой-то момент сталкивались, как у режиссера и продюсера. И мы оба с ней советовались, и оба были абсолютно удовлетворены, потому что она находила тот единственный компромисс, который устраивал всех. Поэтому, во многом благодаря ей, у нас сложились идеальные отношения на этой картине.