Вильгельм Прюллер - Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945

Близ Бамберга, 20 марта 1945 г

Ты права, когда предполагаешь, что земля горит под моими ногами, потому что мне приходится быть лишь наблюдателем. Я ничего не могу поделать. Для меня все эти фразы об Отечестве, верность делу, которым я занимаюсь, фюреру, моя готовность ринуться в драку – не просто слова. Я готов в любой момент обратить веру в дело. Правда, что я не могу вести в бой своих солдат, и неизвестно, смогу ли я сделать это просто физически, но есть много и других вещей, которые должны быть сделаны.

Ранее Прюллер после своего последнего пребывания в госпитале подумывал «о переходе в сферу доктора Геббельса».

Постепенно я привык к тому факту, что по крайней мере на еще длительное время мне придется распрощаться с фронтом. Но любая новость оттуда, в письме или устно, заставляет меня желать начать все сначала. И будто молнией среди ясного неба стало для меня письмо от Хагмюллера. Он сгоряча сообщил мне, будто бы руководство NSF– (сокращенно политический офицер, национал-социалист, отвечающий за идеологическую работу) желало бы видеть меня в рядах дивизии, и я срочно должен поставить его в известность, как я смогу выехать туда кратчайшим путем, если я физически способен принять это предложение. Место дивизионного офицера NSFO, конечно, не имеет ничего общего с полем боя; это штабная должность, но все же здесь не занимаются, скажем, делами страховой компании. Но где в наше время можно найти безопасное место? Прекрасная миссия: политически ориентировать 20 тысяч солдат,[125] быть их политическим вождем, то есть поднимать их духовные силы, моральный дух, поднимать их на высший уровень и тем самым влиять на боевой дух целой дивизии!

Ты уже успела узнать меня за эти годы и сразу же догадаешься о том, как я отреагировал. Я принял предложение с величайшей готовностью.

…Сегодня я написал, а также отослал свой ответ телеграфом, что физически в состоянии выполнять эту работу, и попросил предоставить мне место в главном штабе танковых войск. К сожалению, наш телеграф в Бамберге разрушен, как и в Нюрнберге, но, возможно, мой ответ попадет в нужные руки в течение нескольких дней… Перед этим нам должны дать двухнедельный отпуск, в такую чудесную погоду, разве это не прекрасно?… Не печалься по поводу того, что я сделал; лучше гордись, что я не принадлежу к тем, что всеми силами стараются оказаться подальше от передовой… Подумай о словах фюрера, с которыми он однажды обратился к гаулейтерам: «Если бы хоть 10 процентов населения Германии были настоящими идеалистами, эта война давно была бы выиграна». Я хотел бы принадлежать к этому счастливому меньшинству. И ты тоже должна принадлежать к нему…

Лишь быстрое замечание, чтобы сообщить тебе о тех великих событиях, что произошли. Возможно, ты уже слышала об этом по радио. Англо-американские войска прорвались у Оппенхайма [на Рейне южнее Майнца] и продвинулись до Ашаффенбурга, в 130 км отсюда. Более того, они выбросили воздушный десант у Фульды, в 100 км отсюда… В большой спешке (немцами) создается новая армия в Бамберге, и в связи с этим школу, вероятно, распустят… Положение вновь очень серьезное, но мы должны продолжать держать головы выше в этот решающий момент. Нам придется остановить их… Так дальше продолжаться не может; нужны перемены. И эти перемены придут, я уверен в этом.

Последняя часть военного дневника Прюллера, которую он восстановил незадолго до окончания боевых действий.

Четырнадцатая тетрадь моего военного дневника утеряна вместе с моим багажом. Я не могу восстановить во всех подробностях то, что там было написано, и в силах лишь реконструировать события, но я считаю, что не упустил ничего важного.

Печально видеть, что лишь немногие из немцев говорят о решительном повороте в нашей борьбе не на жизнь, а на смерть; лишь немногие все еще употребляют слово «победа». А ведь осенью 1942 г. все население нашей страны и, конечно, мы, солдаты, были более чем уверены в великой победе Германии. В то время 150 миллионов человек в рейхе[126] до хрипоты надрывали глотки в воплях о наших несравненных победах; а сегодня лишь идеалисты-наци довоенного времени, которые, сжав губы, держатся за свои убеждения, которые неотделимы от их верности фюреру, пусть даже земля готова в любой момент разверзнуться над нашими головами.

Это правда, что поражения были сокрушительными, и одного взгляда на карту Европы и великого Германского рейха достаточно даже любителю, чтобы понять, что нет выхода из этого печального тупика. Но это было бы стыдно для большей части немецкого народа: нами, оказывается, так легко манипулировать, заставить нас испытывать энтузиазм, заразить идеей, если дела идут хорошо. Но мы склонны сдаться, когда все обстоит не так замечательно. Мы от рождения предназначены для действий в наступлении, но плохо обороняемся, и в таких случаях мы склонны особенно задумываться о собственной судьбе, о своих мелких личных пожитках. Какая-то женщина в деревне Кеммерн, в 10 км к северу от Бамберга, решила воткнуть в меня навозные вилы за то, что я с несколькими солдатами несколько часов держался против наступающих американцев – за это время в ее дом попал снаряд вражеского танка. Или жители Брайтенгюсбаха [8 км севернее Бамберга], которые подняли белые флаги за спинами моих солдат, немногочисленных и плохо вооруженных, но половину дня (!) удерживавших позиции перед превосходящим противником. Или фольксштурм, который на многих участках буквально открывал перед противником противотанковые заграждения – все это является убедительными примерами поведения немецкого народа в эти моменты глубокого отчаяния! С обливающимся кровью сердцем я должен спросить всех вас: как вы могли так перемениться? Наши солдаты, окровавленные, выбившиеся из сил настолько, что готовы вот-вот испустить последний вздох, пытаются чуть ли не голыми руками отбросить превосходящего их количественно и технически врага; рассказы о том, что случалось в древней истории, ничто в сравнении с тысячами подвигов, которые наши солдаты совершают ежедневно. А ты, немецкий народ, бездумно отдаешь себя в руки безжалостного врага, чтобы (лишь на какое-то время) спасти свои дома; ты готов поступиться не только образом жизни, но и своей честью. Всего немного времени назад вы все были полны ликования от национал-социализма, вы без устали кричали «хайль Гитлер!». И если бы не те, кто поступает по-другому и которых, увы, так немного, оставалось бы лишь спросить: разве заслужила ты что-либо, кроме твоих развалин, о Германия?