Жан-Ив Борьо - Макиавелли

На следующий день, 22 июня 1527 г., состоялись похороны. Погребальную мессу служили в церкви Санта-Кроче. После 1597 г., когда прямой род Макиавелли прервался, его могила понемногу пришла в запустение. Лишь в 1787 г., когда его творчество, подвергнутое в эпоху Контрреформации настоящей анафеме, было пересмотрено, великий герцог Тосканы Леопольд II Габсбург-Лотарингский и живший на берегах Арно англичанин лорд Джордж Нассау Клаверинг, граф Купер, воздвигли Макиавелли кенотаф, существующий и поныне. На нем выбита следующая надпись:

Tanto Nomini Nullum Par Elogium[94]

Кенотаф работы скульптора-неоклассициста Винченцо Спинацци «охраняет» аллегорическая мраморная фигура, изображающая Дипломатию.

Если Макиавелли в 1525 г. и пользовался в Италии широкой известностью, то не как автор политических трактатов, по большей части даже не напечатанных, а как комедиограф; его «Мандрагора» шла на сцене с неизменным успехом, а в Венеции – с настоящим триумфом. «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» существовали только в списках, и лишь после 23 августа 1531 г., после бреве, изданного Климентом VII, точнее говоря, в октябре того же года римский издатель Антонио Бладо д’Азола, заручившись одобрением папского окружения, рискнул выпустить в свет «Рассуждения». В ноябре книгу напечатал Бернардо ди Джунта, уже во Флоренции, годом ранее простившейся с республикой и отданной во власть Алессандро Медичи, которому Карл V милостиво пожаловал титул герцога. Чуть позже те же два издателя опубликовали «Государя».

Успех был ошеломительный, но продлился недолго: уже в 1559 г. папа Павел IV Карафа включил имя Никколо Макиавелли в Индекс запрещенных книг, где оно оставалось вплоть до 1966 г., когда папа Павел VI официально исключил его из этого списка. До тех пор трактат «О военном искусстве» выдержал 13 изданий; «Рассуждения» – 26; «История Флоренции» – 15. Впрочем, шельмование творчества Макиавелли началось практически сразу: еще Бернардо ди Джунта, первый флорентийский издатель «Государя», вынужден был в письме монсеньору Гадди оправдываться и опровергать порочащие его слухи, связанные с этим изданием. Пятнадцатью годами позже «историк» Джамбаттиста Бузини все еще пересказывал злобные измышления современников. По его мнению, во Флоренции «все и вся его ненавидели из-за «Государя»: богачам казалось, что этот его «Государь» наставлял герцога отобрать у них все имущество, а беднякам – что всю их свободу; «плакальщикам» он казался еретиком, а людям благонамеренным – бесстыдным и опытным негодяем, худшим, чем они сами, так что его ненавидел каждый».

Поэтому чем больше читателей знакомилось с текстом «Государя», тем быстрее складывалась «черная легенда» о его авторе. В Англии кардинал Реджинальд Поул, последний католический архиепископ Кентерберийский, в 1539 г. назвал книгу «Государь» ядом, отравляющим все королевские дворы, а Макиавелли – «перстом Сатаны». Во Франции в 1533 г., после бракосочетания Екатерины Медичи и Генриха Орлеанского, «Государя» читали не только при дворе, где все владели тосканским наречием, но и в более широких образованных кругах. При этом большинство связывало Макиавелли с итальянским кланом, и прежде всего с Екатериной Медичи, которую винили в том, что она сделала «Государя» «своей Библией», а главное, внушила его уроки своим детям, совершенно извратив основы королевской власти во Франции. Подобные нападки встречали живой отклик среди парижан; не зря в тогдашнем обществе большой популярностью пользовался карикатурный образ итальянца – купца или банкира, скупого и бессовестного; именно такой персонаж встает перед нами со страниц первой новеллы широко известного «Декамерона» Боккаччо. Эту волну ксенофобии успешно «оседлал» гугенот Жантийе, в 1576 г. выпустивший на латинском, французском и английском языках «Рассуждения о способах доброго правления. Антимакиавелли», в котором называл несчастного флорентийца, в свое время объяснявшего, что он ничего не понимает в делах цеха шерстяников, «ставленником иноземцев и защитником грабителей», и приписывал ему все мыслимые и немыслимые пороки, тем самым открывая моду на демонизацию Макиавелли, даже не требующую от своих адептов знакомства с его текстами. В памяти людей еще были слишком свежи чудовищные события Варфоломеевской ночи, и в среде французских протестантов считалось чем-то само собой разумеющимся, что в них были повинны приближенные к королевскому двору итальянцы, умело разжигавшие ненависть между представителями разных религиозных течений; Жантийе, в частности, прямо указывает на Макиавелли, в «Государе» которого видит призыв к верховным правителям разделять и властвовать. Но даже если оставить в стороне нарочитые искажения его идей, нельзя забывать, что после Варфоломеевской ночи, когда перед страной замаячил призрак гражданской войны, в отношении французов к Макиавелли произошел довольно резкий поворот: если в 1566 г. такой серьезный политик и философ, как Жан Боден, в своем сочинении «Метод легкого познания истории» воздает должное автору «Государя», то всего десять лет спустя, то есть через четыре года после бойни, тот же Боден в «Шести книгах о государстве» бичует его за стремление положить в основу республиканского строя «несправедливость и безбожие».

Примерно то же происходило в Англии. Драматурги-елизаветинцы (Шекспир, Марло, Бен Джонсон и другие) широко используют в своем творчестве образ Макиавелли как певца атеизма и сторонника политических убийств. Он становится воплощением «политикана», то есть человека поистине аморального и побуждающего власть имущих править с помощью преступных методов. В акте III «Генриха VI» шекспировский Ричард, герцог Глостер, прямо заявляет:

Формированию подобного взгляда немало способствовало полное отсутствие в «Государе» и «Рассуждениях» ссылок на религиозные убеждения автора. В мире, живущем в парадигме христианских ценностей, этого оказалось достаточно, чтобы объявить Макиавелли чертом. Ненависть к нему в кои-то веки объединила папистов и сторонников Реформации: в 1615 г. в Ингольштадте торжественно сожгли соломенное чучело Макиавелли, а на месте кострища водрузили табличку с надписью: «Он был вероломец, одержимый бесовскими мыслями, и слуга дьявола». В Англии даже фамилия Макиавелли стала предметом «анализа», вскрывшего заложенные в ней «тайные смыслы»: Match-evill (англ. Match – сочетаться и Evil – зло), не говоря уже об имени Никколо «стариной Ником» (Old Nick) англичане издавна называли черта. Во второй половине XVI в. антимакиавеллизм вдохновляет бесчисленных авторов памфлетов на политические и религиозные темы, превращаясь в политическое оружие, разящее злоупотребляющих властью «государей», будь то Екатерина Медичи, Карл IX, Мазарини, Ришелье или Людовик XIV.

Вопреки весьма вольной трактовке его творчества – или благодаря ей – о Макиавелли не забывают, а его книги активно переводят на другие языки. Только во Франции с 1572 по 1600 г. вышло восемь его переводов; с 1600-го по 1646-й – не меньше семнадцати. В Италии, где смешивать имя Макиавелли с грязью считалось хорошим тоном, его продолжают читать, хотя остерегаются цитировать. Так, сурово осуждавший его Джероламо Кардано в своем трактате «О мудрости» (1544) без зазрения совести пользуется материалами из его книг: рассуждая о превосходстве мудрости над судьбой, он приводит в пример Моисея, Кира, Тесея, Ромула и… Кастракани, причем в последнем случае точно воспроизводит характеристики этого персонажа, данные в книге шестой «Государя» и в «Жизни Каструччо Кастракани». В том же тексте мы находим портреты Агафокла, Оливеротто да Фермо и Чезаре Борджа, выписанные в абсолютно макиавеллиевском духе, не говоря уже о советах, явно заимствованных у автора «Государя»; так, если верить Кардано, государь должен всегда рассчитывать на собственные силы, стремиться быть не любимым, а ненавидимым подданными, и уметь приспосабливаться к обстоятельствам.

Несмотря на то что имя Макиавелли было внесено в Индекс запрещенных книг, его труды читала вся просвещенная Европа, что привело к его постепенной интеллектуальной реабилитации. Одним из первых ее признаков стала оценка, данная Макиавелли величайшим мыслителем той эпохи Спинозой в главе пятой его «Политического трактата», опубликованного в 1677 г.:

Что касается средств, какими должен пользоваться князь (Princeps), руководящийся исключительно страстью к господству, чтобы упрочить и сохранить власть, то на них подробно останавливается проницательнейший Макиавелли; с какой, однако, целью он это сделал, представляется не вполне ясным. Но если эта цель была благой, как и следует ожидать от мудрого мужа, она заключалась, по-видимому, в том, чтобы показать, сколь неблагоразумно поступают многие, стремясь устранить тирана, в то время как не могут быть устранены причины, вследствие которых князь превращается в тирана, но, наоборот, тем более усиливаются, чем большая причина страха представляется князю.[96]