Вашингтон Ирвинг - Жизнь пророка Мухаммеда

Военные победы не породили в Мухаммеде ни гордости, ни тщеславия, как это неизбежно случилось бы, если бы он руководствовался эгоистическими целями. В период своего величайшего могущества он сохранил ту же простоту манер и внешности, как и в дни, когда ему приходилось испытывать всевозможные превратности судьбы. Он чуждался царских почестей, ему не нравилось даже, когда, входя к нему, кто-ни-будь выражал необычайные знаки уважения. Если он и жаждал всемирного господства, то господства веры; что же касается временной власти, возраставшей в его руках, то он пользовался ею без всякого тщеславия и не употребил ни малейшего усилия, чтоб сделать ее наследственной в своей семье.

Богатства, сыпавшиеся на него в виде военной дани и добычи, употреблялись на дела, содействовавшие победе веры, и на помощь бедным его последователям, причем часто его личная касса бывала истощена до последней монеты. Омар ибн аль-Харис утверждает, что у Мухаммеда после смерти не осталось ни одного золотого динария, ни одной серебряной драхмы, ни одного раба или рабыни, а только его седой мул Далдал, его оружие и земля, которые он завещал своим женам, детям и бедным. «Аллах, — говорит один арабский писатель, — предоставил ему ключи от всех богатств земных, но он отказался принять их».

Сколько бы земной примеси ни обнаруживалось в нем после того, как мирская власть досталась ему в руки, ранние влечения его духа всегда сказывались и возносили Мухаммеда над всем земным. Неправы те, кто пытается упрекнуть его в обмане, ибо трудно и даже невозможно примирить столь пламенное благочестие с душою, преданной неблагородным страстям и низким, земным интересам. Молитва, эта религиозная обязанность, предписываемая исламом, и это вернейшее средство хранить чистоту души, всегда соблюдалась им строго. Упование на Бога служило утешением и поддержкой ему во дни невзгод и испытаний. Айша передает, что однажды спросила его: «О пророк, разве никто не входит в рай, как только по милосердию Божию?» — «Никто, никто, никто», — отвечал он, повторяя эти слова задумчиво и с особенным ударением. «А ты, пророк, неужели и ты войдешь в рай, только если Бог смилуется над тобой?» Тогда Мухаммед, положив себе руку на голову, с особенной торжественностью произнес три раза: «И я не войду в рай, если Бог не осенит меня Своим милосердием!»

Когда Мухаммед в сильнейшей печали находился у смертного одра своего сына Ибрагима, покорность воле Божией сказывалась во всем, и надежда на то, что он сам скоро свидится с сыном в раю, служила ему утешением. Провожая останки Ибрагима, он перед страшным зрелищем могилы призывал дух сына твердо верить в единого Бога и в свою миссию как пророка. И в минуты, когда дыхание смерти уже касалось самого Мухаммеда, когда последние слова дрожали в его устах и никакие мирские заботы уже не могли руководить им, в его словах не было места обману — он был переполнен неизменным религиозным благочестием и верой в свою пророческую миссию.

Умственные видения, поразившие восторженный дух Мухаммеда на горе Хира, сопутствовали ему до самого конца земного поприща, до самого последнего дыхания.

Помимо арабов, населявших полуостров, были и другие, называемые кушитами, они, по преданию, происходили от Куша, сына Хама. Они заселяли берега Евфрата и Персидского залива. Именем Куш часто в Священном Писании называются арабы вообще, равно как и их страна. Вероятно, к арабам этого племени принадлежат те, которые бродят и теперь по пустынным областям древней Ассирии и в последнее время привлекались для раскопок развалин Ниневии (раскопки Ниневии начались в 1847 г. — Прим. ред.). Их иногда называют также сирийскими арабами. В нашей книге мы будем говорить только об арабах, населяющих полуостров, или о настоящих арабах.

«Летом, — пишет Буркхардт (швейцарский путешественник и востоковед. — Прим ред.), — кочующие арабы редко остаются более трех или четырех дней на одном и том же месте; как только их скот уничтожит всю траву местечка, снабженного водой, племя пускается дальше в поисках пастбища, а когда отрастает снова там трава, она служит другому отряду. Лагери различаются количеством палаток: их бывает от шести до восьмисот; когда палаток немного, они размещаются кругом, но при более значительном, количестве они располагаются по прямой линии или рядами по три или по четыре, одна задругой, преимущественно вдоль речонки. Зимой, когда нет недостатка в воде и в пастбищах, все племя рассеивается по пустыне партиями в три или четыре палатки на расстоянии получасовой езды от одной партии до другой. Палатка шейха всегда ставится с того края поселка, с которого можно ожидать появления врагов или гостей. Предъявить отпор первым и принять вторых составляет главную обязанность шейха. Каждый отец семейства втыкает копье в землю рядом со своей палаткой и привязывает лошадь спереди. Тут отдыхают и его верблюды по ночам» (Burckhardt. Notes on the Bedouins. V. I. P. 33).

А вот описание Лэйярдом (британский археолог и путешественник. — Прим ред.) ассирийских арабов, хотя в значительной степени это применимо и ко всем арабам вообще: «Трудно описать картину значительного племени во время его перекочевки к новым пастбищам. Мы вскоре очутились среди обширных стад овец и верблюдов. На всем пространстве, какое мы могли окинуть взором, и справа, и слева, и впереди нас виднелись все те же движущиеся стада. Длинные ряды ослов и быков, навьюченных черными палатками, огромными котлами и пестрыми коврами; пожилые женщины и мужчины, неспособные идти, привязаны были сверху домашнего скарба; худенькие головки детей торчали из узких отверстий мешков, приделанных к седлам; они колыхались на спинах животных и уравновешивались козлятами или ягнятами, привязанными с противоположной стороны; молодые девушки в узких арабских рубашках, скорей обрисовывавших, чем скрывавших их грациозные формы; женщины с детьми на плечах; мальчики, погонявшие стада ягнят; всадники, вооруженные длинными пиками, мчащиеся по равнине на своих быстроногих кобылицах или погоняющие своих верблюдов короткими серпообразными палками, держа своих породистых коней на поводу, и, наконец, прыгающие жеребята — такова была пестрая толпа, сквозь которую нам пришлось пробивать себе дорогу» (Layard’s Nineveh, 1. 4).

Некоторые считают, что речь идет о двух разных монахах, разговаривавших с Мухаммедом.

Отец Авраама, Азер или Зераль, как он назван в Библии, был скульптор и идолопоклонник. О том, как Авраам отвратился от идолопоклонства, в которое впал род человеческий после потопа, рассказывается в шестой суре Корана: