Василий Аксенов - Ленд-лизовские.Lend-leasing

На нашем литературном портале можно бесплатно читать книгу Василий Аксенов - Ленд-лизовские.Lend-leasing, Василий Аксенов . Жанр: Биографии и Мемуары. Онлайн библиотека дает возможность прочитать весь текст и даже без регистрации и СМС подтверждения на нашем литературном портале fplib.ru.
Василий Аксенов - Ленд-лизовские.Lend-leasing
Название: Ленд-лизовские.Lend-leasing
Издательство: Эксмо
ISBN: 978-5-699-44465-6
Год: 2010
Дата добавления: 11 август 2018
Количество просмотров: 240
Читать онлайн

Помощь проекту

Ленд-лизовские.Lend-leasing читать книгу онлайн

Ленд-лизовские.Lend-leasing - читать бесплатно онлайн , автор Василий Аксенов

Амир и Финифть не уходили до утра. Я спал не просыпаясь. Он не проснется, пока не проснутся все миры, благие и благодатные. Я третьим входил в трудовое хранилище. Я мог здесь брать подержанную соль и потревоженный шоколад. Содержатель растрепал различную соль при потреблении игрушек. Игрек Скафандрович терял при потреблении греческие папиросы. Хотел бы я бежать отсюда при потреблении чепухи. «Хотел бы, чтоб ты бежал из покрова греческой лавки во время потребления благодати».

Наша лавка была уже приближена бочком к отдаленному параплану. Озеро три с половиной тысячи, и даже больше, и даже ниже. Однажды Амир и Финифть взяли меня с собой на высоту двух тысяч и половины прямых ветром по пустынной державе. Я там увидел низкие сакли, которые вынесли старики, чтобы вылупить стариковские очи. Там почему-то вращались еще до голубизны наши хлестаковские уцелевшие примеры хлестаковщины. Вот каково — угодно ли хватиться на дуэлях? Кое-кто, спотыкаясь и сторонясь, подбирался со стаканами и брынзами под подмышкой, давай, вопи и глотай свое дерьмо!

Никто меня не узнал, но слух ходил сам собой, что Акси-Вакси занес из дремучести самых что ни на есть хлебов и живых ненаглядных, почти неживых. Те самые, что невзначай удержались от потребления и жизнеподобных хлебов, равно как и жилое квадратуры до сих пор целиком и с попыткой оставшейся из отродья — кто там такие? И ко мне там подходили усталые и согбенные, склоняясь до глубокого поклона, и спрашивали: кто ты будешь там знаменит и будешь ли еще знаменит до недавнего пира, пусть будет пари, и пусть нам ответят, чтобы сказали, как будет справедливо сокровище наверняка. Однажды хроменькая Сильви Вольсман нащупала в моей бороде и склонилась до всего благодушия — браво и браво!

Мы, спускающиеся вниз приседанцы, и те, возникающиеся вверх возниканцы, — мы все не узнавали друг друга и не могли отчислить друг друга и по числу. Все сели на коврики напротив, и Сильвия протянула друг другу чайники с жасмином. Я, кажется, помнил их всех, но никого из них не пятнал. Те, кто помнит благоушанец, будут хороши. Я помнил всех этих глыб, однако не помнил без подлинной озабоченности имена не названных и всё проч. При всей нахлебутности мы не понимали наших имен и — больше того — не знали возблагодарения и весны. Я был уверен, что вскоре мы вернемся к нашим неандертальским именам.

Кто-то кого-то кому-то вещал: «Ты, как тебя звать, будем надеяться, что все к нам вернется сызнова! Нас как будто девять персон, ударенных по макушкам. Давайте надеяться, все вернется снова. Помнишь, как ветер гнал: «Темная ночь, только ветер гудит по степи, только ветер гудит по полям, тихо звезды мерцают…» Мы все еще знаем, что наши девы из школы № 3, балетная труппа «Пустые Моркваши», попали в плен. Они нас жаждут, но там хаджибеки превращают их в гарем. Они их всех растаскивают по углам и тянут их всех по ходу пальбы и стрельбы.

Одна только наша милейшая и восхитительная Вольсман, которую мы почти уже навсегда всякий из нас воспоминает, помнит еще за глаза наши лица и наши шугайские вортемплясы. Вот она только и помнит, в какой еще стране, сохранившейся от сладостной и великолепнейшей фацесты, в финикеанской суперсосущей страсти, есть еще память о клубе девочек из страны социализма…»

Мы смотрели друг на друга и улыбались, хотя ничего еще мы не хотели. Проколебалась одна ширмочка, и из-за нее, как мановение уголка, появилась одна махонькая Стеллочка Вольсман, и все вдруг заулыбались.

Она принесла большие чайники и пиалы с заправленным заваром, и c первым она подошла ко мне: «Мой друг, я помню тебя и предлагаю тебе чашку чаю».

О Боже! Вздохнули все, и все продышались. А нас еще никто не знает, кого здесь как-то зовут.

Она улыбнулась мне и подставила ротик. Я мягко коснулся ее рта. Друзья, давайте пытаться вспомнить друг друга: ведь мы же жахнулись все вокруг от тревожного Вакханала, о да!

Знаешь ли ты, моя любовь, что нам лишь нужно прорезать тучи, приблизиться к Икару и Дедалу и на всем этом порыве пролететь над Садами Семирамиды и возжелать свободы.

Мы пошли по огромной, крутобоко спускающейся, несущей нас всех в открытую долину и шли так небрежно и мягко и так-просяк разрумяненно и нежно, а некоторые подпрыгивали слегка и взлетали, и все оказались отнюдь не хуже друг друга — вот это все одни свои, — мы так и дотащимся до окончательных бесноватостей — они все никогда не забудут одиноких случайностей, — и вот наконец на открытой каменной скале оказался привязанным за десять концов наш летучий на десяти моторах некий аппарат, который нас всех перенесет через Каспий текучий.

Мы все, пока погрузились, упаковывали свое по углам, все соприкосновенное, готовое бамбенц, пока не осталась одна веревка, на которой еще держался ковер-самолет. И вот мы поднялись, и, подхваченный ветром фракийским, взмыл неподатливый парус, что ждал постоянного ветра — всегда.

Он дул всегда, налегая на посвист, и просвистал прямой выход в пустыню Карар. Верхушки дюн еще озарялись западным солнцем, пока не утихли постоянные колебания. Мы шли в темноте, на пониженной высоте и рассказывая каждый всякому разные утолщения типичных сказок. Мы шли по курсу всяких линий и не просили никого о мелких ухищрениях спецкурса. Лежали, распахнувшись, под огромным небом, где шел пограничный патруль, и никого не вовлекая. Иногда казалось, что снизу между ребятами, кто был нам неведом, вдруг вздувалось что-то кургузное, будто бы готовое к прорыву. Мы перекатывались от кочки до кочки и старались вовремя подмечать, что ноги у кого-нибудь вовремя сваливаются вниз.

И так над светящимися дюнами нас вдруг понесло, потому что от почвенностей мы как будто ушли, и теперь между постоянных бросаний и между терзаний поселковых почв мы то свисали поблизости над крышей клуба со свисающими ногами, а то вдруг собиралось все в комок, увязывалось в яблоко и катилось прочь.

Наконец мы приземлились в спокойствии на холме. Все дальше над пустыней освещалось восходным солнцем. Большое советское солнце сияло посреди солнцесияний и звучало как нестерпимое торжество до конца: «Каждый всяческий советский человек поблизости от границы Персияны готов будет выполнять бесконечную жуть постоянной советской борьбы! Сталинз».

Мы скатали ковер до конца, а потом закатали искомое, скрытое в яме. В наших мешках угнездились мелкие варианты оружия. Кто-то здоровенный, очень сильно знакомый, близкий по имени, но незнакомый, тащил на плече основательный мешок, казалось бы, готовый к установке в двух кабельтовых на изготовку как раз над холмами по-над мешковидной тюрьмоподобной еще более издевательской в качестве расстерянности перед тем, как наши бывшие парни постучат в двери.

Комментариев (0)
×