Бернгард Рогге - Рейдер «Атлантис». Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941

Точка рандеву с «U-126», под кодовым названием «Лили 10», лежала в 240 километрах к северо-западу от острова Вознесения. И там ранним утром 22 ноября 1941 года подводная лодка появилась в поле нашего зрения, как и было запланировано.

За очень короткое время мы оказались в пределах слышимости с подлодки. Утро выдалось ясное, свежее, нам часто такое выпадало... «Атлантис» застопорил ход, и мы спустили на воду катер, который тут же запыхтел туда, где лежала длинная серая субмарина, чью низкую боевую рубку облепили бородатые молодые моряки, приветственно махавшие нам. Старший механик пришел доложить о неисправности в левой машине.

– Лучше починить ее прямо сейчас, господин капитан, – сказал он. – Мне придется поменять поршень в одном из цилиндров.

– Хорошо, Кильхорн, – согласился я, – быть по сему, если это необходимо. Чем скорее вы справитесь, тем лучше. Мне не нравится быть наполовину беспомощным в точке рандеву; по сравнению с Индийским и Тихим океанами Атлантика, на мой вкус, слишком узка и густо заселена.

Мы вытравили через корму шланги к подлодке и стали закачивать в нее топливо. Ее командир с несколькими моряками прибыл к нам на борт, и я увел его, чтобы угостить завтраком, а его спутники тем временем отправились понаблюдать за тем, как перевозят их собственные припасы. Капитан-лейтенант Бауэр всего несколько недель назад покинул Францию. Он в меру возможностей пытался удовлетворить мое любопытство. Врачи Рель и Шпрунг тоже пришли в офицерскую кают-компанию, и разговор принял общий характер. Мор, мой помощник, все еще спал на своей койке. Впоследствии он рассказал мне, как его встревожил один сон – тот же самый, который он регулярно видел в течение последних шести месяцев. В этом сне Мор видел вражеский крейсер в 20 градусах слева по борту и понимал, что это означало конец рейдера – потеря, повреждение, возможно, смерть, потому что вспомогательный крейсер – настоящий военный корабль, гораздо стремительнее и превосходит по огневой мощи.

В 8.16 один из впередсмотрящих закричал:

– Трехтрубный корабль, несет флаг с двумя красными «О»!

Почти сразу же зазвучали сигнальные звонки, за считаные секунды мы сбросили лини за корму и отсоединили шланг, соединявший нас с подлодкой. Я приказал дать полный вперед, вызвал к переговорной трубе старшего механика и велел ему как можно быстрее запускать левую машину. Мы тяжело развернулись влево, чтобы показать противнику свою корму, а также закрыть от него подлодку. Нас преследовал крейсер. Я быстро распознал его класс, потому что служил лейтенантом на крейсере «Карлсруэ» в 1936 году, когда в Гонконге мы стояли бок о бок с трехтрубным английским военным кораблем «Дорсетшир». Наш крейсер был идентичен тому судну и был уже так близок к нам, что мы видели, как противник при помощи катапульты запускает свой самолет.

Катер, единственное судно, бывшее у нас в воде, оказался пришвартованным к «U-126», поэтому у Бауэра и его людей не оставалось времени, чтобы вернуться на борт своей подлодки. Его лейтенант принял командование и ушел на погружение, как только освободились лини, оставив Бауэра проклинать свою судьбу на борту «Атлантиса». Мы с тревогой следили за самолетом, пока он кружил над нами. Даже если пилот и не заметил подводную лодку, он должен был увидеть предательский шланг, лежавший на поверхности воды в луже солярки. И действительно, один из впередсмотрящих, стараясь сохранять спокойствие, доложил:

– Самолет сигналит SOS.

Нам всем было известно, что означают эти буквы – «Субмарина».

Вражеский крейсер аккуратно держался вне пределов досягаемости огня наших орудий и, пыхтя, сновал взад и вперед вдоль линии горизонта. Затем последовала вспышка, и над нашими головами с воем пронеслись снаряды предупредительного залпа.

– Восьмидюймовые пушки! – заметил кто-то рядом со мной. – Да, лучше давать, чем получать...

Мы повернули на юго-запад; за нами следовал катер. Так как самолет продолжал кружить над нами, кое-кто из моего экипажа помахал, демонстрируя дружелюбие, поскольку я по-прежнему настойчиво стремился выиграть время и сохранить маскировку – рассчитывать на собственную оборону было бессмысленно; наш единственный шанс заключался в том, чтобы заманить противника под удар торпедных аппаратов подводной лодки.

На минуту я задумался: случайность ли к нам привела крейсер в такой неподходящий момент, или нас каким-то образом предали? Но для раздумий не оставалось времени. Орудия крейсера полыхнули дважды, и у нас за кормой взметнулись два высоких столба воды.

– Стоп машина, – приказал я. – Лево на борт. Пусть видит, что мы легли в дрейф.

Не имело смысла пытаться спастись; из одной машины мы могли выжать максимум 10 узлов, тогда как крейсер был способен разнести нас на куски, даже не заходя в пределы досягаемости огня наших орудий. Я приказал поднять сигнал «Остановиться», и одновременно радиорубка начала передавать заранее приготовленное сообщение: «Полифем», и далее наши координаты. Я все еще пытался подвести крейсер к торпедам «U-126».

Сначала самолет, а за ним и крейсер стали сигналить светом: «Что за судно?»

– Что отвечать, господин капитан? – спросил сигнальщик на мостике.

– Медленно подтвердить и попросить его повторить, – сказал я.

Сигнальщик понял мой замысел и почти час продолжал обмениваться сигналами с крейсером, повторяя название «Полифем» и спрашивая: «Чего вы теперь хотите?» Каждая выигранная нами таким образом минута приближала нас к спасению через торпеды подводной лодки.

В то время я не знал, что после погружения «U-126» оставалась рядом с нами. Ее командир полагал, что крейсер подойдет ближе, чтобы вступить с нами в бой, и у него появится возможность для атаки. В равной степени я был в неведении и относительно того, что лейтенант Бауэра ошибочно принял первый залп противника за бомбы с самолета, нацеленные на него, и увел лодку на глубину 100 метров, а потому не мог воспользоваться перископом, чтобы правильно оценить ситуацию.

Некоторое время крейсер сновал взад-вперед, а потом открыл по нам огонь с расстояния почти 9 километров. Первый залп лег с недолетом, но второй накрыл нас, и осколок угодил в носовую палубу. Я круто повернул вправо и поставил дымовую завесу, но прежде чем судно послушалось руля, нас накрыл третий залп. Один снаряд разорвался в летном ангаре, частично повредил наше электропитание и поджег самолет.

После этого события начали происходить очень быстро. Нарушилась внутренняя телефонная связь, и стало трудно передавать приказы. Даже когда перешли на аварийное питание, ток поступал так нестабильно, что мы не могли передать заранее составленное сообщение в Морской штаб. Плавсредства пришлось вручную спускать со шлюпбалок, а наши попытки потушить пожар в ангаре оказались безрезультатными. Вскоре мы были вынуждены оставить носовой мостик. После этого замолк телеграф в рулевой рубке и в машинном отделении, и приказы рулевому и машинистам приходилось передавать по цепочке.