В изгнании - Феликс Феликсович Юсупов

имение «Калаутса» раньше называлось «Скит Святой Марии». Она приобрела его в 1918 году и с тех пор не переставала переделывать и улучшать. За помощью она обратилась к моему другу – архитектору Белобородову. Ему пришла особенно счастливая идея сделать внутренний полукруглый двор. К часовне прибавилась небольшая пристройка, в каких располагаются монашеские кельи. Так и чудилось, что где-то рядом бродила тень аббата Мюнье.

В гостиной с окнами, занавешенными белым муслином, голубое и зеленое соседствовали, не мешая друг другу. Великолепные цветы были искусно подобраны в романтические букеты. Все комнаты носили имена святых. Они были выдержаны в «монашеском стиле» с изысканными деталями.

Все в этом доме носило печать тонкой индивидуальности его обитательницы. Индивидуальности, чары которой невозможно не испытывать, но которая заставляет вас задуматься, поскольку никогда точно не известно, где кончится порыв сердца и начнется его озлобление. В графине уживались мудрость, старая, как мир, и в чем-то похожая на капризы избалованного ребенка.

Я встречал у графини Кастри ее прекрасную и утонченную подругу княгиню Марту Бибеско. Несколько бесед с ней позволили мне оценить ее ум и то тонкое понимание, которое является для ума и отдыхом, и одновременно усилием. Марта, вместе с другими, уговорила меня писать мои «Воспоминания».

В «Калаутсе» я вновь встретил художника Этьена Дриана, которого связывала с мадам Кастри очень старая дружба. С самого начала она с подчеркнутым интересом следила за его карьерой. Дриан начинал с рисунков о текущей моде, но его талант никогда не ограничивался одной лишь модой. С детства находившийся под влиянием соседства замка Сен-Бенуа, где жила мадемуазель де Лозен, правнучка Людовика XV, он всегда оставался верен идеалам благородного века.

В «Калаутсе» я познакомился с отцом Жаком Лавалем. Под аркадами маленького монастыря белое одеяние доминиканца казалось естественной частью декора. Мы беседовали с ним так просто и непринужденно, как будто были знакомы всю жизнь. Я чувствовал в нем что-то патетическое и особенно трогательное. Мне хотелось бы, чтобы мой жизненный опыт, которым я обязан исключительно доверию ко мне самых разных людей, был чем-нибудь полезен и ему. Наша первая встреча была короткой, но мы пообещали друг другу, что увидимся в Париже.

Взаимная симпатия, соединившая нас, переросла в прочную дружбу.

* * *

В течение лета мы, наконец, получили вести от Никиты. Конец войны он с семьей провел в Германии у графини Тоерринг, сестры герцогини Кентской. Он извещал нас о своем скором приезде в Париж. Поскольку мы сами собирались туда только через какое-то время, мы предложили ему разместиться в нашем доме на улице Пьер Герен.

Екатерина Старова, проводившая лето в Сен-Савене в Верхних Пиренеях, звала нас туда, утверждая, что это самое прекрасное место в мире. Мы позволили уговорить себя и не жалели об этом. Сен-Савен – маленькая деревушка над Аржелесом, с великолепным видом на широкую долину, окруженную высокими горами. Там всего лишь несколько старых домов, гостиница и очень красивая церковь XII века, где находится могила Святого Савена. Нам очень хотелось увидеть это место, давно ставшее объектом паломничества. Здесь святой жил тринадцать лет в самом суровом покаянии. Но Екатерина, сама прекрасная альпинистка, предупредила нас, что подниматься туда очень трудно. Тем не менее, она уступила нашим настояниям и отправилась с нами. После двух часов подъема мы достигли часовни, сооруженной на месте, где жил и молился Святой Савен. Вокруг царили покой и тишина.

Спускаться было еще тяжелее, чем подниматься, но этот день оставил о себе неизгладимые воспоминания. Нам так понравилось в Сен-Савене, что мы сняли там дом на будущее лето.

В день отъезда, когда я вошел в последний раз в старинную церковь, мне показалось, что я чувствую сильный запах лилий. Время лилий давно миновало, и на алтаре лежали какие-то другие увядшие цветы. Я вышел из церкви и попросил Ирину и Екатерину зайти и проверить явление, глубоко меня поразившее. Но ни одна, ни другая не заметили того дивного аромата, который я все еще ощущал.

В Париже, в отеле «Вуймон». – Дело «Кериоле». – Тревожные новости от Федора и его переезд в Бретань. – Я пишу «Воспоминания». – Ирэн де Жиронд. – Возвращение в Отей. – Последние попытки светской жизни. – Мир в Истине

Вернувшись осенью в Париж, мы нашли наш дом буквально оккупированным. Никита обитал в нем с женой Ириной и двумя сыновьями А еще там жила наша дочь Ирина с ребенком. Это походило на цыганский табор. Гриша и Дениз оставались еще в Биаррице, Обе Ирины сами ходили за покупками и готовили. Вскоре они обе уехали, одна в Англию, другая в Италию, а я переехал в отель «Вуймон» к моим дорогим делле Донне.

Почти каждый день я обедал с Робером и Марией, и мы вместе часто ходили в театр. В это время я познакомился с Жаном Маре, несколько раз обедавшим с нами в отеле. Не могу не отметить его добродушие и простоту, качества довольно редкие у знаменитостей.

* * *

Я давно уже не вспоминал о деле, связанном с замком Кериоле, но оно само напомнило о себе. Среди бумаг матери, которые я постепенно разбирал, мне попался конверт с фамилией господина Эмбера. Это был адвокат, изучивший дело и убедивший мать не отстаивать права на замок, поскольку срок давности их аннулировал. Изучив несколько писем, лежавших в конверте, я захотел увидеть досье и отправился к господину Эмберу, который вел его по просьбе матери. Я узнал, что адвокат умер несколько лет назад, а поскольку он был евреем, немцы разграбили его кабинет и сожгли бумаги. Карганов, с которым я поговорил об этом деле, сказал, что матушка скорее всего была введена в заблуждение, ибо, по его мнению, срок давности не мог быть применен в подобном случае. Я предпринял розыски нужных документов и нашел в Париже, в конторе бывшего нотариуса прабабки, ее завещание и опись имущества замка Кериоле.

Я отдал нотариусу собранное таким образом досье, но когда захотел изучить его со своим адвокатом господином Селаром, нам сказали, что оно затерялось… Все надо было начинать сначала! Надо было возвращаться в Кемпер и снова восстанавливать дело. Когда это было сделано, то и первое досье нашлось как по волшебству. Процесс сейчас идет и может продлиться еще долго.

* * *

Весной 1948 года мы получили скверные известия о Федоре. Врач, приглашенный на консультацию, считал, что его может спасти только операция, и советовал нам перевезти его в Шатобриан в клинику доктора Берну.