Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа

Прокуроры не находят себе места, когда Лебедев начинает задавать мне вопросы. Всплывает наглая ложь, состряпанная сотрудниками Генеральной прокуратуры. Лебедев зачитывает мне выдержки из своего обвинительного заключения:

«Лебедев, Платон Леонидович, находясь на своем рабочем месте, определил на должность директора кипрской компании “Рутенхолд Холдингс Лимитед” члена преступной группы Переверзина Владимира Ивановича».

Такая наглость следователей потрясает меня, и я говорю открытым текстом, что это наглое вранье.

Впору хоть самих прокуроров хватать, арестовывать и затаскивать в клетку вместо нас…

Напоследок я успеваю назвать прокурора Лахтина штатным лжецом, после чего в судебном заседании объявляется перерыв, и меня уводят в казематы. Я спускаюсь в подвал суда, где еще долго хожу из угла в угол в состоянии крайнего нервного возбуждения. Мне хочется передушить следователей и прокуроров. Всех сразу.

Свидетеля допрашивают две стороны – сторона защиты и сторона обвинения. Защита меня допросила, и я жду допроса обвинителей. Меня опять приковывают к милиционеру и проводят в зал.

«У стороны обвинения нет вопросов к свидетелю», – слышу я голос прокурора. Они не знают, как от меня избавиться, и, наверное, дай им волю, с радостью бы меня сожгли.

Я не хочу уходить, я еще не все рассказал, у меня есть сюрприз для обвинения, но меня уже выводят из зала.

Люди встают и аплодируют мне. Этот яркий момент я запомнил навсегда.

Наше уголовное дело легло в основу второго дела Ходорковского. Наше дело его и разрушит.

В камеру я возвращаюсь к вечеру в изнеможении и ложусь спать. В тюрьме я пробуду еще два дня – до момента, когда меня закажут на этап. Возвращаться во Владимир, где меня ждут разборки с администрацией колонии, мне совсем не хочется. Меня охватывает щемящее чувство тревоги и непреодолимой тоски. Я молча собираю вещи на этап.

На этот раз я прощаюсь с тюрьмой навсегда. Последний шмон, сборка. Через час автозак увозит меня на вокзал. Вагон набивается битком. Опять шмон, и мы рассаживаемся в купе. Нас человек десять. Это не очень много. Поезд трогается. Этап развозит осужденных, только что получивших сроки. Я единственный арестант со стажем. Все ребята осуждены в первый раз и едут на строгий режим. Их везут в Мелехово. Мои рассказы об этом лагере будут им очень полезны, и мы проводим всю дорогу в разговорах. Этап проходит на редкость мирно и спокойно. Нас по очереди даже выводят в туалет и дают кипяток для чая. Нам повезло с конвоем, они из Владимира. Дурной репутацией пользуется кировский и мордовский конвои.

Во Владимире, под лай собак, нас перегружают в автозак и везут по тюрьмам. Партию вновь прибывших арестантов завозят на «копейку», пересыльную тюрьму города Владимира, где зэки будут ждать дальнейшего этапа на зону. Меня персонально довозят до места назначения. Автозак заезжает в ворота колонии, и я нехотя выбираюсь из машины. Меня уже знают и ждут. Встречают контролеры, дежурный и оперативник. Рядом стоит завхоз отряда Жук, который отводит меня в отряд.

«Эх, вот и закончилось мое путешествие», – грустно вздыхаю я.

После моего возвращения из Москвы события развиваются с пугающей быстротой.

Меня вызывают в штаб, куда на выездное судебное заседание приехали прокурор и судья, чтобы рассмотреть вопрос о моем условно-досрочном освобождении. Я с любопытством рассматриваю судью. Молодая симпатичная женщина, при других обстоятельствах, очевидно, хохотушка-веселушка. Она ясно дает понять, что при наличии непогашенного взыскания на УДО меня не отпустит. У меня внутри все закипает:

«Как же так? Три года бегал, прыгал, был рабом на галерах, заработал кучу поощрений и благодарностей, а здесь из-за какого-то фальшивого взыскания меня лишают свободы?! Неужели один выговор перевесит все мое арестантское прошлое?»

Оказывается, перевесит.

Не исправила меня система. Не потерял я веры в людей и надежды на справедливость. Осужденный нагло и цинично, по полному беспределу, я надеялся хоть на какую-то справедливость. Мне хотелось, чтобы одна маленькая капелька справедливости упала на меня…

Адвокат просит перенести судебное заседание, в чем нам не отказывают. Мы ждем судебных разбирательств с колонией. Я знал, что бороться с ними сложно и опасно. В каждой колонии администрация ведет себя по-своему, и все в конечном счете решает личностный фактор.

Мне известно о многочисленных расправах над заключенными, об избиениях. Колонию потрясает случай с уроженцем города Ставрова Алексеем Пашуниным. Молодой парень после беседы с оперативником нашего отряда Куликовым Ильей Алексеевичем падает с лестницы, разбивается и умирает. Да, он нарушил режим и даже, возможно, сидел за совершенное преступление. Но это не повод прыгать с лестницы. После отбоя его не было на спальном месте, что заставило сотрудников колонии изрядно перенервничать. Его нашли в другом бараке, в расположении другого отряда, где он мирно пил чай со своим земляком. С ним долго «беседовали» в дежурке, куда его приволокли разгневанные сотрудники. Потом Алексея передали на перевоспитание во второй отряд, где лейтенант Куликов тоже провел убедительную профилактическую «беседу» с осужденным, после которой несчастный упал с лестницы. Не сомневайтесь, все подтверждается и объяснительными, написанными осужденными, и прокурорской проверкой, проведенной после несчастного случая!

Если посмотреть статистику ФСИН, то можно только удивиться количеству падающих с лестниц осужденных. Не повод ли задуматься о происходящем и отремонтировать все лестницы во всей системе?

Тучи надо мной начинают сгущаться. Звонить мне не разрешают, хотя я вижу у завхоза отряда мобильный телефон. Два раза в неделю ко мне приходит местный адвокат. Приходит с единственной целью – увидеть меня и удостовериться, что я жив, здоров и «не упал с лестницы». Я неукоснительно соблюдаю безумный режим и стараюсь держать себя в руках, что делать, поверьте мне, было очень нелегко… Ты варишься в этом котле, общаешься с осужденными, проводишь с ними все время. Время начинает тянуться долго и мучительно. Раз в неделю – не душ и не баня. Я не знаю, как назвать этот помывочный процесс. Омовение, наверное, или помывка. Время ограничено. Количество кранов с горячей и холодной водой тоже. Хватает только тазиков, в которых надо успеть помыться и постирать вещи… Своими глазами я видел мужиков, надевающих мокрые, только что постиранные штаны. Стирать и сушить в отряде – целая искусственно созданная проблема. Раз в неделю – обязательное «воспитательное мероприятие» – маршировка с песней. «А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму!» – громко топая, орут зэки…

Один зэк поделится своей бедой. Его ночью вызывали на беседу завхоз и оперативник Куликов. Выбивали явку с повинной. Регулярно в колонию приходят ориентировки о совершенных преступлениях. Закрыть такую ориентировку – дело чести оперативника, а также вопрос денежного вознаграждения. Саше предложили сделку – взять на себя кражу, которую он не совершал.

«Много все равно не добавят, а мы тебя на УДО потом отпустим», – убеждал его оперативник.

По рассказам местных жителей, старшего оперуполномоченного лейтенанта Куликова в выходные дни можно встретить на рынке Владимира, где он подрабатывает торговлей розами…

Вопрос о снятии с меня взыскания затягивается. Сначала судья уходит в отпуск, потом беременеет и опять уходит – уже в декрет. Назначается новый судья. Я считаю дни. Атмосфера накаляется. Адвокат, каждый раз приходя в колонию, подписывает у начальника или его заместителя ордер на мое посещение. Начальник колонии, полковник Никифоров, не стесняется открыто угрожать, призывая меня к своему, тюремному, порядку:

«Он что, на дыбы встал? – спросит он моего адвоката. – Да мы ему еще пять нарушений навешаем!»

Арсенал методов воздействия на осужденного, решившего пойти против системы, обширен и многообразен. К тебе могут подойти блатные и «вежливо» попросить не жаловаться на администрацию колонии, так как это негативно скажется на общем положении. В красном отряде методы воздействия иные. После собеседования с печально известным оперативником Куликовым дневальный Вампир резко меняет ко мне отношение. Если раньше он любил поумничать и похвастаться передо мной прочитанными трудами Ницше, то теперь двадцатитрехлетний юноша прилюдно оскорбляет меня и провоцирует на конфликт. Мне очевидно, откуда растут ноги. Понимая, к чему ведет словесная перепалка, понимая, что долго так продолжаться не может, я осознаю, что буду вынужден дать ему в морду. Последствия сего поступка для меня легко предсказуемы – рапорт, заявление, выговор, а то и новый срок за нанесение легких телесных повреждений.