Александр Кашкаров - Бом Булинат. Индийские дневники

Руби

Шла пора Большого Пуджи, и жители окрестных деревень и городишек собирались в Куллу, неся на плечах ритуальные носилки-пьедесталы с местными божествами. Толпы манальцев шли по дороге, собирая по пути народ, поднимая столбы пыли, распевая песни и гимны. На посту, при выезде из города, автобус чуть не перевернула кучка пьянчуг из-за того, что водитель задел идущих вдоль обочины паломников. ЭмСи испугался – закрыл окно и заметил: «Bencho people! O, yarrra, drinking toо much – crazy local people!»[140].

Из-за праздника автобус застрял в Куллу, где улицы были полны народу, а все вокруг было усыпано цветами, раскинутыми на мостовых, палатками, ларьками со сладостями и бесчисленным количеством полицейских с бамбуками. Периодически ЭмСи открывал раздвижное окно, кричал кому-то «Laaande!» и закрывал его обратно. При виде девчонок хищно улыбался и мелодично выводил: «Taka-taka, zigi-zigi!», поворачивался ко мне и, громко хихикая, добавлял: «Young garden! O-o, yarrra!»[141]. Удивительно, но все это никому не казалось пошлым, и даже какой-нибудь праздношатающийся забулдыга, награжденный званием «Baralande»[142] не ругался вслед, а, улыбаясь во все лицо, придумывал ответное забавное оскорбление, отчего ЭмСи приходил в полнейший восторг, а девушки в сари или форменной одежде первокурсниц, потупив глаза, хихикали так же как ЭмСи.

Он умудрился рассмешить даже усатого лейтенанта, который, было, пригрозил ЭмСи бамбуком за то, что тот дымил косяком, наполовину высунувшись из окна автобуса, но ЭмСи сказал ему что-то на хинди, добавил всегдашнее «Bencho!» и полицейский, загоготав, отмахнулся от него рукой.

– What did you tell him?[143] – спросил я.

– Nothing! Just I tell him, Kullu crazy city – too much crazy people around – and I need some medicine for relax. Asta-asta, baya! Shanti-shanti![144]

За полчаса он так скорешился с водителем и его помощником, что каждые две минуты бегал к ним в кабину – подымить или просто посмотреть на дорогу, а по каждому его требованию автобус останавливался – ЭмСи выбегал по нужде, а за ним тут же радостно выскакивало человек десять, а ЭмСи во всю потешался над ними и подглядывал за туристками, которые хаотично рассыпались в поисках укромного местечка. Никого не стесняясь, он ходил по салону с косяком в зубах и награждал туристов званиями «Chotu pagal» и «Baralande», если те выказывали протест по поводу его курения. Но большинство с энтузиазмом поддержало такой подход к поездке, и вскоре из соседних «слиперов», а также с нижних мест, послышались нескончаемые: «Бом Булинат!», и автобус погрузился в сизый туман.

Когда мы проехали двести километров, а до Дели оставалось еще около четырехсот, ЭмСи проснулся, взглянул в окно и замер – лицо его искривилось в неописуемой гримасе: он удивлялся, недоумевал, злился.… Потом он будто очнулся и стал ругаться.

– What’s happened, МС?

– Where is it… where… where the mountains?

– No mountains here, this is valley.

– Kiakarega? No possible! [145]

ЭмСи не представлял себе мир без Гималаев. Он хлопал глазами, потирал их кулаками, щурился; его глаза не привыкли видеть такого открытого и плоского пространства.

Как только въехали в Дели и автобус остановился, я схватил вещи и зацапал одинокого моторикшу. Вслед за туристами, встав на твердую землю, и сделав «потягушечки», сладко зевнув, вышел ЭмСи. Мы погрузились в повозку и поехали к Пахарганжу, где должны были встретиться с Ишем. Всю дорогу ЭмСи смотрел по сторонам и морщился – Дели ему не понравился. Утренняя прохлада еще сдерживала делийское пекло, но ЭмСи уже успел заметить:

– Bencho! Very bad air… no so good – too much smoke![146]

Когда моторикша уперся в кишащий народом Пахаргандж, ЭмСи совсем скис, хоть и делал вид, что доволен, было заметно, что ему тут неловко и неуютно, единственное, что еще зажигало искры в его взгляде – это удивление и любопытство.

Не успели мы вытащить рюкзак из повозки, как ЭмСи расплылся в улыбке и стал показывать рукой на толпу туристов, среди которых я тут же заметил Иша, который сонными глазами смотрел по сторонам, стоя на противоположной стороне Main Bazara, в трех метрах от нас, и никак не хотел замечать наши персоны. Но как только ЭмСи затянул свое «Chotu paaaaagal!» и «Baralaaande!», Иш уставился сначала на ЭмСи, потом на меня, и кинулся нам в объятья. Мы сразу отвели ЭмСи в «Хари Раму», где взяли номер с кондиционером, я боялся, что без него ЭмСи просто не выдержит и сбежит на ближайшем автобусе, не дождавшись самолета. В номере ЭмСи приободрился, забил чиллам и потребовал пива. Все пять часов он, как и Арсений в начале нашего путешествия, просидел в номере, ограничившись посещением обувной лавки, где ничего не купил и, издеваясь над продавцом, ходил между рядами с туфлями, приговаривая: «O, Indian quality – bencho! Bad design, baya!»[147].

В аэропорту ЭмСи вел себя так же, как на автовокзале Манали, улыбался всем и вся, восхищался устройством для взвешивания ручной клади и вереницами багажных дорожек, которые везли его рюкзак. Переживали только я и Иш, потому что в отеле мы все-таки обнаружили и изъяли у него тщательно запрятанные, не подлежащие перевозу вещества, но полной уверенности в том, что он не везет с собой еще пару толл, у меня не было, а Иш был в этом даже уверен. Местные полицейские не столь придирчивы, как домодедовские таможенники, но все же они располагают в своем арсенале турникетами-сканерами и парой спаниелей, которые, хоть и страдают от жары, но иногда исполняют свои обязанности ищеек. Я вздохнул только тогда, когда ЭмСи, проходя через сканер и задрав руки вверх, словно военнопленный, заорал на весь зал бородатому сикху в пагонах: «Nothing! Nothing, my friend!»[148].

Бодрый настрой ЭмСи улетучился сразу, как только он увидел самолет и услышал гул турбин. «This fly?»[149] – спросил он, но, не дождавшись ответа, вскочил на трап и побежал в салон за Ишэм, я сунул билеты в руки стюарда и погнался за ними. В самолете ЭмСи успокоился и развлекался кнопочками вызова стюардесс, индивидуального обдувателя и инструкцией на случай ЧП. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, ЭмСи отвлекался на стюардесс, отпуская похабные шуточки, но когда они попросили пристегнуть ремни и исчезли, ЭмСи снова растерялся.

Самолет набирал скорость, я помог ЭмСи застегнуть ремень, с которым он никак не мог совладать, затем он, бледнея, спросил: «What is happening?»[150]. Я не удержался и сказал, что сейчас «очень-очень сильно разгонимся, что аж лицо будет похоже на голову Ганеши». ЭмСи ничего не ответил, но так схватил меня за руку, что я чуть ее не лишился.