Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

– Товарищ сержант…

Вроде третий курс, а с младшими командирами у меня все никак отношения не наладятся. Ведут себя как феодалы, а мы их вассалы. Ладно, подождем. Еще парадными кителями своими офицерскими у меня сортир в казарме будете драить. В ночь перед выпуском. Еще загоню я вас на трубу кочегарную. Будете у меня оттуда «Помогите» кричать. Придет время. А пока в наших отношениях сплошной церемониал. Вот сейчас обращаюсь к графу, тьфу ты, к сержанту Ершову:

– Товарищ сержант.

– Слушаю вас, товарищ курсант.

Он сама вежливость, сволочь.

– Заболел. Разрешите в санчасть.

– После занятий запишетесь в книгу больных у дежурного по роте. Дневальный проводит вас и остальных больных роты в санчасть.

– Да я лапти склею до обеда.

– На занятия. После обеда в санчасть.

Ну, Ершов… Умру – каждую ночь к тебе, скотина, приходить буду.

– Сладков!

Я сажусь на стул, вытираю полотенцем пот. На меня обращает внимание старшина. Зовет. Этого еще не хватало. Он может и на работы с температурой послать.

– Что такое?

– Болею.

– Давай в санчасть.

Разворачиваюсь, иду. А сам лопатками чую. Как в кино. Будто целятся они в меня с Ершовым из пистолетов. Пристрелят. При попытке к бегству… Бред. Бред. Бред какой-то! Шкандыбаю к почте. Поворачиваю в санчасть.

– Так… Так-так-так-так-так…

Начальник лазарета лейтенант Орлов «такает» и глядит на меня, будто я спросил его о чем-то из области высшей математики. О системе Гаусса, скажем, или про бином Ньютона.

– Так… Заболел, говоришь?

Лейтенант сидит за столом в глуби своего кабинета. Я трясусь у порога.

– Так точно.

Обычно эту фразу, «так точно», принято произносить молодцевато, чуть с придурью. Но только не здесь. В санчасти вся суть твоя должна вызывать жалость. Иначе дело не пойдет. В моих словах сейчас фальши нет.

– Так…

Да что он, в самом деле: «Так-так». Мудак какой-то. Взять, что ли, и упасть у него на пороге? На пол. Глаза закрыть. Умер, мол. Пусть побегают. Хотя… Кто тут бегать будет? Возьмут за одну ногу, выволокут на мороз и накроют рогожкой…

– Товарищ курсант!!!

– А??!!!

– Чего «а»?! Заснули, что ли?! Вторая палата, говорю! Койка «четыре»! Ступайте!

– Есть…

«Ступайте!» Ты в деревне, что ли? Врачи эти полувоенные…

Александр Дегтярников (Большой) в лазарете.

Это он просто выглядит грустным. На самом деле он счастлив. Он почти на свободе. Даже почти в другом государстве

Клистирные трубки, как называет их Штундер. Надо же, хоть в чем-то мой бывший ротный прав. Шаркаю сапогами до койки. Падаю лицом вниз. Alles!

– Слон!!! Слышь, подъем!!!

Надо мной Клим.

– Скидывай п/ш! Вот тебе костюмчик!

– Агггааа…

Отдаю Климу форму, натягиваю плюшевый коричневый лапсердак и такие же портки. Халатом лазаретным, тоже коричневым и таким же затасканным, накрываюсь. Болею.

Сколько мы знаем карликовых государств, имеющих территорию размером с футбольное поле? Псевдонезависимых (да их одной винтовкой завоевать можно), но, тем не менее, существующих? Ватикан, Монако, Сан-Марино. Суверенный Мальтийский орден, наконец. Эх, господа географы… Невозможно изучить жизнь по учебникам. Слушайте и запоминайте. На юго-востоке КВАПУ, чуть западнее кочегарки, существует еще одно государство. Называется Демократическая Республика Санчасть. Нет, днем это простое лечебное (ха-ха!) заведение. В кабинетах сидят люди в военной форме и с накинутыми белыми халатами на плечах. Здесь просят:

– Скажите «а»… Ааа… Да что ты рычишь!!! Не так громко, б…!!!

Или даже требуют:

– Наклонитесь, товарищ курсант! Раздвиньте ягодицы… Так… Какой геморрой???!!! Да у вас очко чистое, как у младенца!!! А ну марш в подразделение!!! Никакой госпитализации! Марш, я сказал!!! Шланг…

Это здесь в палату может вдруг забежать всполошенный курсант с банкой из-под майонеза, в которую тут же ссут пятеро незнакомых молодых, но больных мужчин, чтоб того, первого, не заподозрили в симуляции. Это здесь натирают подмышки солью, чтоб градусник дал нужную для освобождения от занятий температуру, здесь корчатся и стонут под допотопной бормашиной, жертвуя абсолютно здоровым зубом, чтоб увидеть вблизи пускай закрытое марлевой повязкой, но, тем не менее, девичье лицо стоматолога-практикантки. Все это днем. Ночью же здесь пьют водку, нюхают хлороформ, курят папиросы прямо в койках и жрут передачки от товарищей с воли. Запомните, это неписаный закон: ночью обычная армейская санчасть превращается в независимое государство. Параметры? Климатические условия – комнатные. Форма правления – республика. Можно даже сказать, парламентская. Политический режим – демократия. Если днем здесь правит начмед и его клика (начальник лазарета, фельдшер и т. д.)… то после ужина власть переходит к курсантам. А сами курсанты делегируют ее инициативной группе (парламенту), состоящей из наиболее активных (буйных) представителей среды. Вакханалия, короче.

Как только весь персонал уходит домой… Дверь санчасти запирается изнутри. На швабру. Дневальным. По сословию он, как правило, из «минусов». Впрочем, никто возле этой двери никогда не дежурит. Я ж говорю, демократия. И дверь эта не открывается до утра. Ни дежурному по училищу, ни комбатам, ни ротным… Ни-ко-му! Формально старшей в санчасти на ночь остается дежурная медсестра. Она запирается в процедурном кабинете изнутри. На две двери. Одна простая, деревянная. А вторая – из железных прутьев. С ячейками шириной в спичечный коробок. Чтоб ночью, если кто умирать станет, лекарства сквозь эту дверь передать. Она же врач все-таки.

Первый раз я попал в санчасть еще до присяги, в конце КМБ. И от заведенных порядков лазаретских был в ужасе. Лежали там новоиспеченные курсанты, причем поголовно вчерашние солдаты. Их психология еще была полна армейских предрассудков. Посуду и пол мыли мои собратья, недавние школьники. Я отказался. И у меня был повод. Лежал я в отдельном блоке (обычная палата, только маленькая) с подозрением на дизентерию. И меня решено было не трогать. Остальная молодежь шуршала. А ветераны Вооруженных сил – те до полуночи выпивали, а потом при помощи свечи и тарелки вызывали злых духов. И громко хохотали при этом. Членов парламента (ветеранов) было не так много. Во-первых, Колпак. Но он для меня тогда еще был «просто Саня». Во-вторых, курсант Левкин. Худой русоволосый чувак. Он давно уже отслужил. В КВАПУ поступил после дембеля. Левкин, помню, очень гордился тем, что мог вот так запросто взять и пукнуть. Не залив при этом желто-коричневой жидкостью ни халат, ни простыню. Предварительный диагноз у Левкина был, как у меня, обсеруха. Но он, старый солдат, презрел одиночество и лежал в общей палате. Был еще сержант Лукомский, в быту Луко́ма. Серега. До поступления он служил в Звездном городке. Почти земляк. Абсолютно человечный и добродушный парень. Только в одном случае его круглое лицо превращалось в зверскую физиономию. Когда он видел молодого курсанта Лейбу, Лукома поднимал подбородок и, чуть наклоняя ухо, как будто желал услышать, кто перед ним, гаркал: