Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве - Наталья Максимовна Давыдова

доставил в Елец ответное письмо. Поручение поверенный, конечно, исполнил, но не в этом заключалось главное. Лондонская акционерная компания, с которой давно вел торговлю Силантьев, предлагала ввиду скорого несомненного падения большевистского правительства возобновить прежние отношения и начать предварительные переговоры с целью выяснить к весне девятнадцатого года перспективы заключения крупного: контракта на экспорт елецкого хлеба. Компания, сообщалось в письме, немало, разумеется, потеряла в результате прекращения поставок из России, однако она располагает достаточными возможностями, чтобы закупить весь елецкий урожай будущего года на корню. Объем сделки мог бы составить свыше миллиона пудов. Компания бралась предоставить кредиты.

Силантьев обещал подумать. Костин чувствовал, что наконец имеет шанс попасть в настоящее миллионное дело. Ему казалось, что Силантьев тянет с решением. Почему? Как опытный делец набивает цену? Или у англичан есть конкуренты? Или ответ давно отправлен, но через другого агента, а он, Костин, из доверия у Силантьева вышел? Костин взывал к Малову, ведь ускорение событий в его интересах, но тот, рабская душа, непреклонно держал хозяйскую сторону. Григорий Никитич знает что делает, не надо его торопить. А сам Малов не при чем, он включился в работу лишь по старой дружбе, из чувства долга перед человеком, много помогшим ему. Они сговорились, терзался Костин. Хотят обмануть, вывести из игры. И нет способа давления на них, он не может им угрожать, что расскажет ЧК об их затеях. Он завалит себя, завалит всех в Центросоюзе и останется на бобах. Кому он нужен! Мелькнула мысль опередить их, продать отчеты, которые они готовили с Маловым, в Лондон. Тоже глупо. Отчеты неизвестного кооператора-доброхота. Отчеты они, положим, возьмут, а заплатят ли? Как быть? Продолжать исподволь работать на Силантьева и пробавляться, пусть крупными, но неверными и опасными спекуляциями здесь, в России? И это, когда впереди маячат настоящие деньги?

С отчаяния он бросился к Воронову-Вронскому. Они были знакомы уже около года, можно сказать, сдружились. Риск открыться Воронову-Вронскому безусловно был, но другого выхода Костин не видел. Не находилось в Ельце еще одного «своего», который так же хорошо, как Воронов-Вронский, знал бы обстановку, действующих лиц, обладал бы достаточным интеллектом. Но самое существенное... Костин угадывал за этим человеком со всем его нестерпимым актерством и тщеславием некую силу. Внутреннего она свойства или же за Вороновым-Вронским кто-то стоит? В тот момент Костину это было неважно. Если и стоит, то не Силантьев. В том, что Воронов-Вронский ненавидит Силантьева, Костин почти не, сомневался.

Итак, он пошел к Воронову-Вронскому. А для режиссера появление Костина было настоящей находкой, настоящей удачей. Он к тому времени понял, что театральная карьера не по нем. Люди театра его не признавали. Через знакомого, бежавшего к Деникину, ему удалось наладить связь с белогвардейским штабом, выдав себя за руководителя подпольной организации, которая при подходе белых возглавит могучее крестьянское восстание в уезде, а то и во всей Орловской губернии. Организация существовала лишь в его воображении, хотя составленные им списки насчитывали более ста человек, и с некоторыми действительно он вел разговоры. Правда, в открытую - ни с кем. Люди сделались осторожны - бывшие эсеры, кадеты, хлеботорговцы, зажиточные мужики, помещики, чиновники, офицеры пошли служить в советские учреждения, на мелкие должности, занимались хозяйством у себя по дворам, пуганые. Да и кто он был для них? - человек с сомнительным прошлым и не менее сомнительным настоящим. Тем не .менее при благоприятных обстоятельствах горючий материал, скопившийся в округе, должен был вспыхнуть. Организации следовало потихоньку готовиться к этому моменту.

На этом месте в рассуждениях Воронова-Вронского выходила заминка. Совершенно неясны оставались цели, с которыми создавалась организация, ее программа. Помочь сокрушить большевиков - таков был очевидный ответ. Но что сие означало реально? Предлагать людям спалить себя в огне восстания, а при удачном исходе вернуться к прежним занятиям? Стоит ли игра свеч, когда белая армия, по всей вероятности, справится с врагом сама? Предлагать здравомыслящим ельчанам романтически ставить на карту жизнь во славу белого движения, за торжество принципов Учредительного собрания?! Да они лучше подождут месяц-другой, потерпят.

А что получит он сам, Воронов-Вронский? Пулю в лоб или орден из рук Деникина? А потом? - если все-таки уцелеет - когда падут красные? Опять в театр? Или добиваться высокой должности елецкого городского головы? Выставлять свою кандидатуру в Учредительное собрание? Какая мерзость! Да и куда они тебя выберут, куда выставят, пусть и герой восстания и жертвовал собою ради их блага! Предпочтут своих, надежных.

Вероятно, профессиональные разведчики и деятели ОСВАГА[6] тоже не совсем ясно представляли себе, чего ради старается бывший штабс-капитан, а ныне актер-режиссер Воронов-Вронский. Однако упускать такие возможности не принято. И вскоре в Елец прибыл для проверки связной, сотрудник отдела Наробраза из Орла. По-видимому, Воронов-Вронский произвел на него благоприятное впечатление, потому что за первым появился второй, уже с «той стороны», из-за линии фронта. Передал инструкции, указал в Орле и в Воронеже явки, доставил немного денег. Воронов-Вронский сообщил ему сведения о проходивших через Елец воинских эшелонах. Человек поморщился - сведения были жалкие. Условились о дальнейших встречах.

Хотя эти два визита сильно подняли авторитет Воронова-Вронского в глазах «посвященных», сам он был недоволен. И в отношении денег рассчитывал на большую щедрость и чувствовал, что увязает, играет не свою игру. Азарт, с которым он ее начинал, улетучивался пугающе быстро.

Вот тут и появился со своим сообщением Костин. Воронов-Вронский сразу понял: наконец! Это уже что-то. Идея обретала плоть. Можно передать Деникину: все, чего вы хотели, будет. Зерно, хлеб, капиталы - будут. Елецкая республика становилась на ноги. Мощный источник твердой валюты бил из ее земли. Оазис среди бесчинств гражданской войны. Он нужен белым так же, как и красным. Вы воюйте, мы будем торговать с Лондоном. Вы нуждаетесь в нас, обходите нас стороной. Господин Великий Новгород возродился. Правда, требуется железная власть. Республиканские теории все-таки вздор. Единоличная военная диктатура. Воронов-Вронский верил только в нее. Жесткость, твердость, ничем иным мужиков в повиновении не удержишь, республика развалится.

И организация делалась целесообразной. Уже не глупая романтическая мечта о свержении красных - несколько господ офицеров возжелали произвести военный переворот - наоборот, трезвый практический расчет, здоровая финансовая политика. Эти люди знают, чего хотят. Хлеб основа жизни, хлеб начало начал.

До того, как идти к Силантьеву, он сообщил о замысле своему знакомому в штаб ВСЮР. Эффект превысил все ожидания. Лондонский поверенный тоже, очевидно, не сидел без дела, и через английских офицеров, прикомандированных к Донской армии, сам искал, как вновь связаться с Силантьевым.