Леонид Дубровин - Пикировщики

Не имея возможности рассказать о всех отважных девчатах нашего гвардейского соединения, назову лишь некоторых из них. Это капитан медицинской службы Любовь Швецова, моторист Татьяна Крюкова, оружейницы Анна Пяткова, Наталья Лазеева, Мария Павлова, Анна Вагайцева, Александра Королева, специалисты по электрооборудованию и приборам Мария Крамаровская, Мария Галошина, Анна Долгих, Евгения Ковалева, Анна Фалалеева, Александра Сурикова, парашютоукладчицы Полина Рогозина. Елена Грачева, связистка Ольга Бухлицкая, секретарь политотдела Проня Данилко, машинистка штаба Лиза Мурашева.

Фронтовой, отнюдь не женский труд многих наших девчат я не раз ставил в пример пилотам и техникам. Старался почаще с ними встречаться, вникать в их заботы, по заслугам отмечать боевые успехи.

Считаю своим долгом добрым словом отозваться и о неутомимых организаторах партполитработы, о которых отдельно рассказать в этих воспоминаниях не представилось возможным. Среди них те, кто крепко держал и штурвал боевого самолета — заместители командиров полков по политчасти подполковник А. Г. Невмержицкий, майор Д. Д. Ёркин, парторги частей капитан В. А. Басараб, старшие лейтенанты Н. И. Пруцков, В. Д. Григорьев, комсорги старшие лейтенанты И. К. Гончаренко, Н. М. Химиц. Как и все остальные пилоты, они вступали в бои, горя одним желанием — поскорее прогнать врага с родной земли.

. В своей агитационно-пропагандистской и воспитательной работе с личным составом в дни Белорусской операции партийные и политические работники дивизии уже широко применяли оборудованные радиоустановками агитмашины, использовали письма, приходящие от родных и близких, публикации в периодической печати, передачи Всесоюзного радио.

23 июня, в день начала наступления, в армейской газете появилась публикация, о которой я не могу умолчать. «Когда советские войска освободили от оккупантов родные места офицера Григория Дубовца, — сообщала газета, — он послал своей жене Даше сразу несколько писем. Долго не было ответа. Наконец Дубовец получил ответ, но не от жены, а от своей бабушки. Воин! Письмо, адресованное на имя старшего лейтенанта Дубовца, адресовано и тебе. Прочти его и мсти проклятым гитлеровцам, беспощадно уничтожай фашистского зверя!»

Далее газета помещала текст письма. Привожу его полностью.

«Дорогой мой внучек, Гриша-солнышко! Я получила твое письмо к Даше и сыновьям, так очень мне стало не по себе от радости и от горя. Пришло оно ко мне в самую радуницу, когда я могилки обходила. Они все в разных местах, и за день я побывала только на трех, что в яру около нашей Королевки и что у Пронского, помнишь, мы туда арбузы на базар возили, километров десять от нас. Так вот что сталось тут с нами, дорогой Гришутка. Королевки нашей нет, вроде мы и не строили ее, вроде и садов мы не садили, вроде она так и лежала всю жизнь под пеплом. Это все фашист проклятый сделал.

Хоть и больно будет тебе, расскажу все по порядку. Батьку твоего фашисты как угнали, так ничего и не слышно о нем. Дашу твою тоже было погнали, но она сбежала. Ее поймали, обвязали гранатами и кинули в реку Буг. Такую вот смерть ей придумали звери фашисты.

Когда деревни нашей не стало, и от нее уже и дымом не пахло, я с матерью твоей и сыновьями твоими Колей и Мишей жила в окопах. Наложили сверху хвороста, соломы и жили. Мокро очень было. Коля простудился, воспалением легких болел. Слава богу, выжил тогда. Потоп его сыпняк валял, но тоже выжил. Среди бела дня прилетели немецкие самолеты и низко-низко летали над окопами и стреляли по нам. Когда они улетели, приходил комендант проверять, правильно ли стреляли, сколько жертв. Он ушел, и самолеты опять прилетели. Люди расползались в разные стороны, кто без руки, кто без ноги, у других внутренности волочились по земле.

Коля сейчас в Харькове. У него как-то назад руки вывернуло и лицо скосилось. Мама твоя не выдержала, с ней что-то случилось после бомбежки, и она стала заговариваться. Водили в больницу. Немецкие доктора посмотрели на нее и дали чего-то. Она после этого умерла.

В деревне нам нельзя было ходить. Когда на дорогах появлялся кто-нибудь гражданский, мы все выползали навстречу и говорили одно слово: «Спаси...» Ну после этого кто-нибудь и принесет несколько картошин или еще что. По одной картошинке съедим, бывало, по другой оставим.

Гришутка, родименький! Жить мне осталось, может, мало, так я опишу тебе, где родные твои похоронены. Может, будешь в этих местах, так зайди, поклонись. Дашина могилка на краю гая Пронского, рядом с криницей. Самой-то Даши там нет, ее всю на куски разорвало и унесло водой. Маму похоронили в лесу около Королевки, на кладбище фашисты хоронить не разрешили. На могилке мы камень положили и дерном ее обнесли.

Сестра Дашина — Нюра была партизанской. Пришла к коменданту. Там было много офицеров-карателей. Она что-то сделала, и все взлетело на воздух. Сама тоже погибла.

Вот ей и построили в Соколовке памятник около школы, где она была учительницей.

Гриша, солнышко мое! Уж и слов не хватает про все сказать тебе. Ты пойми, внучек мой милый, сколько фашисты горя нам оставили, сколько погостов и крестов! Наказываем тебе моим и Мишиным словом беречь нашу фамилию, не позорить ее ни в чем. Поскорее бейте врага, до последнего изверга!

Целуем тебя с Мишей разом очень крепко. Благословляем тебя. Твоя бабушка Марфа. Твой сын Михаил».

Письмо это я храню до сих пор. А тогда политработники дивизии зачитали его во всех эскадрильях. Стоит ли говорить, какой гнев вызвало оно в сердцах наших бойцов.

Через несколько дней стремительного наступления, летая уже на ликвидацию окруженной под Минском группировки противника, мы видели, как варварски немцы разрушили столицу Белоруссии. Сплошные руины, пепел, развалины... По мере продвижения вперед мы узнавали и о новых кровавых преступлениях гитлеровцев на белорусской земле. Одно из них — чудовищное злодеяние, учиненное над жителями деревни Хатынь, неподалеку от Минска.

Это случилось, как я узнал, побывав на пепелище Хатыни, 22 марта 1943 года. Специальный отряд карателей-фашистов нагрянул в деревню неожиданно. Жители не успели опомниться, как в хаты с автоматами в руках и собаками на поводках ворвались гитлеровцы. Угрожая оружием, натравливая собак, они загнали в самый большой в деревне сарай 149 человек. Затем каратели заперли дверь, обложили стены сарая соломой, облили бензином и подожгли его. В небо взметнулось огромное пламя. Крики, плач детей, стон стариков и женщин слились с гулом бушующего огня. Когда под напором обезумевших людей рухнули двери сарая и, охваченные ужасом, в горящей одежде хатынцы пытались вырваться из пламени, палачи открыли по ним огонь из автоматов. Хатынская земля содрогнулась от людских мук, залилась невинной человеческой кровью. 149 жителей Хатыни сгорели заживо в огне. Среди принявших мученическую смерть — 75 детей.