Гюнтер Банеман - Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942

Пока мы ехали, я какое-то время обдумывал его слова. Он был, похоже, признателен мне, слишком признателен, но, подумав как следует, я понял, что у него просто не было другого выбора. Пистолет отняли, под ребра сунули автомат – как тут не подчиниться. Ему не было смысла сопротивляться, особенно после того, что ему рассказали в Мараве о вчерашнем ночном побоище в Эль-Уббе.

– Ну что ж, в таком случае я, пожалуй, еще отхлебну, – сказал я благодушно и, запрокинув фляжку донышком вверх, вытряс последнюю каплю в свое пересохшее нутро. – Ты знаешь, где эта трасса сворачивает на дорогу в объезд Мартубы? – спросил я и повесил пустую флягу на место под приборной доской.

Хорст усмехнулся:

– Я проехал этот поворот не более чем за час до того, как вы велели мне развернуть грузовик.

Он не отрывал взгляда от изрезанной колеями дороги впереди нас. Спидометр показывал около пятидесяти километров в час, что было неплохо для такой дороги.

– Там есть цистерна под названием Сиди-Бу-Халфайя, – сказал я ему. – Там я тебя высажу, и ты сможешь проголосовать, когда появится какая-нибудь машина.

– Как далеко вы сможете проехать на этом грузовике? – спросил он, искоса взглянув на меня.

Я не ответил сразу, думая про себя, а действительно, как далеко я проеду?

Вскоре мы достигли цистерны, стоявшей недалеко от дороги. Снизив скорость, мы поехали по неровной местности и заехали за камни.

– Если здесь кто-то есть, – сказал я ему, – веди себя так, как будто я твой сменщик, в этом случае мы отсюда уедем.

Он кивнул, рассматривая камни вокруг нас. Мы подъехали к цистерне.

Никого не было видно. Те три араба, которых я видел здесь вчера, снялись и уехали.

Хорст внимательно осматривался, вероятно надеясь, что кто-нибудь появится и освободит его. Я понимал, что ему не поздоровится, когда он появится в своей части без машины и провианта.

– А теперь вылезай, – приказал я и посмотрел, как он открыл дверь.

Стоя на земле, он повернулся ко мне.

– Вы же не оставите меня здесь без воды? – с тревогой спросил он, разглядывая пустую фляжку, свисающую с приборной доски.

Я от души рассмеялся и вылез из кабины.

– Нет, хотя от жажды за такое короткое время не умрешь. Я пробыл без воды три четверти дня, пока мне не попалась твоя фляга, так что не беспокойся – через пару часов тебя подберет первый же проходящий конвой.

Хорст ничего на это не сказал, просто отошел к камню и сел.

– Лучше вскипяти-ка воды для кофе, пока я посмотрю, что у тебя там в грузовике, – предложил я.

– Так вы не уезжаете сейчас? – спросил он.

– До вечера нет, – сказал я и повесил автомат на плечо.

– Черт, так ведь ночью на дороге не будет ни конвоев, ни машин! – начал он жаловаться.

– Ну и что? – отрезал я. – Подождешь до завтрашнего дня, тогда и подберет кто-нибудь.

Он молча поднялся и вытащил свой вещмешок из водительской кабины. Котелок, наполовину заполненный песком, хорошо пропитанным бензином, заменил собой примус, а я пока осматривал груз, поглядывая, однако, на Хорста. Он вскипятил воду и приготовил кофе.

Я не хотел рисковать. Я не мог понять, был ли причиной его поведения страх, или он что-то планировал, надеясь подловить меня, когда я потеряю бдительность. Хорст не пытался заговаривать со мной, просто делал, что ему велели, тщательно и неторопливо.

Груз включал в себя обычные консервы – тушенку, тунца в масле, несколько «железных рационов» (они были всегда хорошего качества) и другие продукты, а кроме того – бочку бензина и три канистры с водой. Больше ничего, что могло бы мне пригодиться, не было.

Хорст крикнул, что кофе готов. В молчании мы съели по банке тушенки с двумя ломтиками немецкого черного хлеба. Этот сорт черного хлеба, выпекавшийся в Африке, был самым вкусным хлебом, который я ел в своей жизни. Среди того дерьма, которым нас кормили, не было ничего лучше этого хлеба.

Наконец Хорст поднял глаза и нарушил молчание.

– Что заставило вас дезертировать? – спросил он, и в его взгляде я прочитал любопытство.

– Слишком долгая история, Хорст, – ответил я. – К тому же ты не поймешь.

– Возможно. Понять, почему кавалер Железного креста 1-го класса выбрал себе такой путь, действительно очень трудно, – тихо прокомментировал он.

Я быстро взглянул на него:

– Ты полагаешь, что нужно быть трусом, чтобы дезертировать, и притом самым последним?

– Ну, ведь обычно так и бывает. Какая же еще может быть причина? Исключая ваш случай – учитывая ваши награды, – должно быть, у вас было что-то другое, – пробормотал он, наливая себе кофе в кружку.

– А ты когда-нибудь задумывался, что страшнее – продолжать воевать с врагом или чтобы на тебя, как на дичь, охотились германская армия, полиция и итальянцы с целью поставить к стенке и шлепнуть? – спросил я его.

Он немного подумал, прежде чем ответить.

– Да, я полагаю, быть дичью тяжелее – ни друзей, ни покоя, ни места, куда приткнуться, – задумчиво произнес он. – Чего мы не могли понять, когда слушали сообщения о вашем побеге, – продолжал Хорст, – так это то, почему вы и тот другой парень не перешли линию фронта и не сдались британцам в Тобруке или у Эс-Саллума. – Он быстро поднял на меня взгляд. – Скажите, а где тот другой парень, что ушел с вами?

Вопрос о Йозефе застал меня врасплох. Не то чтобы я забыл Йозефа, но он давно уже не занимал моих мыслей, поскольку жизнь моя была настолько лихорадочной и опасной, что приходилось думать только о том, как спастись.

– До нас доходили слухи о ваших приключениях, но ничего про вашего товарища, – объяснил Хорст.

– Что же можно о нем услышать, если он мертв, – ответил я ему. – Все истории обычно заканчиваются после похорон.

Хорст какое-то время смотрел на меня, а я прихлебывал кофе.

– Когда вернешься в свою часть, Хорст, передай своему командиру роты, что рядовой или, если хочешь, не думаю, чтобы Йозеф стал возражать, дезертир Хинц был убит во время налета «Харрикейна» на Виа-Бальбия. Я полагаю, военный трибунал почувствует облегчение, узнав, что жизнь Хинца закончилась в ливийских песках, – цинично заметил я.

– А где его тело? – спросил Хорст.

Я чуть не подскочил.

– Ты думаешь, я оставил Йозефа на растерзание хищникам или полевым жандармам?! – заорал я на него.

– Я не это имел в виду! Я просто хотел спросить, знает ли кто-нибудь, где он похоронен.

Я покачал головой. Перед глазами я увидел невысокую гряду Мармарики, выходящую к Средиземному морю под Эль-Газалой, трещину в скале, яму под большим камнем, где покоится Йозеф, и груду мелких камней, которой я засыпал могилу друга, чтобы никто никогда не нашел его.

– Давай лучше не будем об этом, – сказал я и поднялся на ноги.