Павел Берлин - Неизвестный Карл Маркс. Жизнь и окружение

За каких-нибудь 2–3 года со времени восшествия на престол Фридриха-Вильгельма IV оппозиционное движение сделало в Германии значительные шаги вперед. Фридрих-Вильгельм IV своими постоянными колебаниями между либеральными уступками и реакционными гонениями как нельзя лучше служил росту оппозиционного движения, которое всегда выигрывало от подобных растерянных колебаний правительственного курса. Брожение во всей стране росло и вширь, и вглубь, оно все лучше политически организовывалось, оно захватывало все более и более широкие слои. Отношения между правительством и народом благодаря этому все более обострялись. Еще недавно провозглашенная новая эра взаимного доверия быстро отходила в прошлое, а борьба между правительством и народом ярко разгоралась. Уступки, которые время от времени правительство со злобой бросало в угоду ненасытному времени, не только не останавливали, но еще усиливали оппозиционное движение.

Фридрих-Вильгельм IV был серьезно уверен в божественности своей власти, а между тем в стране «божественный авторитет» королевской власти находил все менее и менее верующих. Народ начинал все более и более скептически относится к уверениям правительства. «Самой характерной чертой переживаемой эпохи, – говорит один из современников, – является упадок веры в правдивость правительства. Даже делались все усилия, чтобы открыто заявить об этом недоверии. Так, например, в Берлине появилась книга «Речи и тосты короля», представляющая простое сопоставление различных речей короля и на этом примере иллюстрирующая, насколько официальные речи не отвечают истине. Ореол власти Божьей Милостью уже не ослеплял глаз, пурпур уже не скрывал человека».

Как глубоко понимало правительство характер оппозиционного движения, хорошо показывает заявление кенигсбергского обер-президента, уверявшего, что он «вполне точно знает, что кенигсбергские либералы находятся на жалованье у русского правительства».

Такова была общая атмосфера политической жизни Германии той эпохи, когда Карл Маркс, сдав свой государственный экзамен, собирался вступить на поприще профессорской деятельности. Мы же видели, что реакционные гонения, предпринятые немецким правительством против ближайшего друга Маркса Бруно Бауера, и лишение последнего кафедры ясно показали Марксу, что с кафедр тогдашней Германии свободная наука не могла преподаваться. Оставив окончательно мысль о профессорской деятельности, Маркс решил отдаться публицистике.

К публицистике его давно тянуло, и еще на университетской скамье он делал неудавшиеся попытки литературной деятельности. Переписываясь с Бруно Бауером о своей преподавательской деятельности по кафедре философии, Карл

Маркс в то же время планирует со своим другом издание радикального журнала. И как только при первом же столкновении с суровою жизнью разбились его мечты об университетской кафедре, Маркс принялся за литературу.

С восшествием на престол Фридриха-Вильгельма IV у либерального общества появилась надежда, что теперь печать, наконец, вздохнет свободно, и действительно, новый король не скупился на комплименты по адресу печати, а через некоторое время появились новые инструкции цензорам, обещавшие в «разумных пределах» водворить свободу печати. В высочайшем послании по поводу подготовляемых новых законов о печати говорилось: «Для того, чтобы уже теперь избавить прессу от неуместных, не соответствующих Высочайшим видам ограничений, Его Величество в Высочайшем послании к государственному министерству твердо высказал свое неудовольствие по поводу неуместных притеснений литературной деятельности и признал значение и необходимость свободной и приличной публицистики».

По поводу этих-то сборов правительства соединить цензуру со свободою прессы и напечатал свою первую статью Карл Маркс.

Обещание дать свободу печати нисколько, конечно, не мешало правительству Фридриха-Вильгельма IV на деле продолжать все ту же старую политику свирепого преследования малейшего намека на действительно свободное слово.

Маркс предназначал свою статью для журнала «Deutsche JahrbQcher», но статья эта еще не была закончена, когда свирепствующая цензура сделала невозможным ее появление в этом журнале. Редактор этого журнала Руге[4] по поводу цензурных преследований писал Марксу от 25 февраля 1842 г.: «Дорогой друг, одновременно с вашей критикой цензуры прусская тенденционная цензура активно принялась за наш «Ежегодник». Вот уже целая неделя, как цензор вычеркивает нашу «вредную тенденцию». Можете себе представить, что из этого выходит. Ваша статья не может появиться; все, что напоминает о Бауэре, Фейербахе и обо мне, не пропускается. Благодаря этому, в моем распоряжении оказался подбор прекрасных и пикантных вещей, уготовляющих цензуре оглушительную пощечину. Не согласитесь ли вы, чтобы и ваша статья вместе с другими запрещенными статьями была напечатана в Швейцарии в сборнике «Anecdota philosophica» Фейербаха, Бауера, Руге и др., если вы не захотите, чтобы было названо ваше имя».

Маркс, конечно, согласился. В начале марта появились два тома сборника «Anecdota», в которых была помещена статья Карла Маркса. Сборник носил название «Anecdota zur neuesten deutschen Philosophic und Publicistik» herausgo geben von Arnold Ruge».

Статья Маркса, подписанная псевдонимом «Житель Рейна», тогда же обратила внимание на начинающего литератора. И действительно, чуждая всякой декламации и фразы, эта статья мастерски разбирает по косточкам всю цензурную инструкцию прусского правительства; спокойною и твердою рукой вскрывает все ее замаскированные внутренние противоречия и доказывает, что немецким писателям не приходится надеяться, что подобные инструкции могут улучшить их положение. Обнаруживая в авторе глубокий, анализирующий ум, эта статья, однако, еще не носит ни малейших следов чего-либо специфически-марксистского.

В этой статье, по всей видимости, Карл Маркс еще не стоял не только на социалистической, но и на крайней радикальной точке зрения. Он начинает свою статью с заявления: «Мы не принадлежим к числу тех недовольных, которые еще до выхода нового цензурного эдикта восклицали: «Timeo Danaos et dona ferentes» («Бойся данайцев, дары приносящих»). Но по отношению к прусскому самодержавному правительству подобное авансированное недоверие было, конечно, как нельзя более уместно.

Заканчивает свою статью Маркс тоже следующими скромными словами: «Единственным радикальным излечением цензуры является ее устранение. Самое учреждение плохо, а учреждение сильнее людей. Но окажется ли ваш взгляд правильным или ошибочным, во всяком случае, прусские писатели выигрывают благодаря новой цензурной инструкции, выигрывают, получив или реальную свободу, или идеальную: «сознание».

Сотрудничество Маркса в «Anecdota» ограничилось лишь вышеупомянутой статьей о цензуре, да и сами «Anecdota» вышли всего в двух выпусках, а затем прекратились. В это время для Маркса открылось уже в его родной рейнской провинции новое, более широкое и более ответственное поприще литературной деятельности: сотрудничество во влиятельной «Рейнской газете», а затем и редактирование ее.

И в экономическом, и в политическом отношениях рейнская провинция была наиболее передовой частью Германии. В то время, как в остальной Германии лишь начинала развиваться крупная промышленность, в рейнской провинции она уже сделала крупные завоевания.

В политическом же отношении рейнская провинция обогнала всю Германию благодаря тому, что со времен наполеоновского завоевания в ней остался кодекс Наполеона, который, по сравнению с политическими порядками остальной Германии, казался «революционным».

Вследствие этого в рейнской провинции оппозиционное движение против абсолютизма развилось сильнее, чем во всей остальной Германии, и нашло себе влиятельную и внушительную опору в лице богатой и довольно многочисленной либеральной буржуазии. Ее руководителями являлись два крупных промышленных деятеля, Кампгаузен и Ганземанн. Ганземанн для проведения в жизнь либеральной политической программы крупной буржуазии испробовал раньше излюбленный тогдашними немецкими либералами и радикалами путь – через голову бюрократии обращаться непосредственно к королю. В своем докладе королю Ганземанн очень красноречиво и убедительно доказывал немецкому самодержцу необходимость введения хотя бы умереннейшей конституции. Из этой записки ничего, конечно, не вышло, кроме неприятностей для самого Ганземанна, который был немедленно внесен в списки неблагонадежных и постоянно привлекал к себе немилостивое внимание администрации.

Ганземанн и Кампгаузен решили тогда для борьбы с абсолютизмом и проведения конституционных идей основать ежедневный орган «Рейнскую газету».

Если в социально-политическом смысле «Рейнская газета» была органом либеральной крупной буржуазии, то в общеидейном отношении она явилась органом радикальных левых гегельянцев. Левые гегельянцы – в противоположность правым – выводили из учения Гегеля чрезвычайно радикальные социально-политические взгляды, и в первой половине сороковых годов левые гегельянцы стояли в передовых рядах освободительного движения.