Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

Боже мой, как мы потом извращались в нарушении формы одежды. Курсантская мода! Явление, о котором стоит рассказать поподробнее, но чуть позже.

Новоявленные курсанты то и дело подбегают к Гоптарю с кучей выданного барахла:

– Товарищ прапорщик, поменяйте, пожалуйста, ну не подходит это мне, неудобно!

– Жмет? Велико? Размер твой?

– Да.

– Все, ступай.

– Ну пожалуйста…

Гоптарь к таким туманным претензиям, судя по всему, давно привык. Он ловит очередного просящего за локоть и говорит громко, чтоб слышали все:

– В армии так не бывает! «Я не знаю… Не удобно…» Что за нюни! Четкость должна быть! Вот однажды обратился курсант к старику Хоттабычу, мол, сделай мне хрен до земли! И тут же у курсанта исчезли ноги. И хрен как раз достал до земли. И заплакал курсант. А Хоттабыч ему говорит: «Запомни! Просьбу четко нужно излагать и конкретно!»

Кое-как переодеваемся. Тут же старослужащие учат нас мотать портянки. А мы не слушаем их, торопимся и просто накидываем белые матерчатые квадраты на круглые раструбы новых сапог и проталкиваем их вглубь. Портянка там, внутри, обволакивает ступню, в сапоге мягко, уютно, прям как в домашнем тапочке. И вот мы шагаем со склада обратно в лагерь. И не хватает мне этого нового, военного, воздуха!

На днях выдали форму. Я в исподнем.

Совершал кросс

Я задыхаюсь! От гордости. Все. Я военный! У остальных тоже – брутальный взгляд, игра желваков, выставленные вперед подбородки, в общем, орлы. Первые полкилометра. Потом один, второй, третий курсант и наконец я – мы хромаем. Идти больно. Сапоги – это, конечно, здорово… Кандалы, мля, а не сапоги. Да еще курсант незнакомый сзади, из военных абитуриентов, нет-нет да и долбит носком по моей пятке:

– Копыто возьми, душара!!!

Блин, все настроение портит, падла!

Из палаток переезжаем в большую четырехэтажную казарму. Это однокомнатная квартира на сто пятьдесят человек. Ни тебе кубриков, ни отдельных жилых комнат. Огромный пролет через все помещение. Справа-слева кровати. В два яруса. Нас строят, определяют каждому койку, тумбочку, стул. Выдают постельное белье, два полотенца, для лица и для ног, тапочки, прикроватный коврик. Все. Другой собственности нам здесь не положено. Да, еще чемодан разрешено держать в каптерке. Но! Свидание с этим чемоданом разрешено только вечером, в определенные часы. В казарме мы тут же снимаем ремни и падаем на койки. Вальяжно расставив ноги, расстегнув тесные воротнички.

– Встать!!!!!!

Старшина кричит так, что я пугаюсь. А уж привык вроде бы к таким воплям. Старшина топает сапогами, тужится. Этот малый явно не в себе. Чего он взвился-то? Оказывается, делов-то! Кровати, видите ли, предназначены лишь для отдыха после команды «Отбой». В остальное время их можно ровнять, заправлять, гладить одеяло ладошкой, все, больше никаких общений. А по утрам, оказывается, нужно набивать на одеяле, на боках заправленных коек, уголок, так называемый «кантик». Для этого даже созданы специальные дощечки с ручками. Старшина даже взял их и полязгал друг об друга, как литаврами, для наглядности. Короче, днем на кровать в армии можно смотреть, любоваться, но только не спать. Ночью, все ночью.

Нас делят на бывших военнослужащих и бывших школьников. Первые – в сторону. Им достаются наряды, караулы и так далее. Мы – на КМБ. Курс молодого бойца. Что-то типа ввода в тему. Или просто ввода. Без вазелина. Итак… Военная жизнь началась.

Я стою на тумбочке. В смысле не сверху, а рядом, но в армии так говорят: «стоять на тумбочке». Я дневалю. Ну, то есть нахожусь напротив входной двери. Пялюсь на нее во все глаза. Вдруг войдет кто-то из руководства Вооруженных сил СССР. Старшина, например.

Короче, это первый в нашей ротной истории наряд. И он мой. Старшина Бобкин днем вызвал меня из строя, сообщил, что, мол, я, курсант Сладков, один из избранных. Поздравил. Отправил готовиться.

Я полистал устав. Белиберда какая-то. Покемарил на сваленных в бытовке плащ-палатках и валенках. И наряд начался.

По уставу нас, дневальных, трое. У тумбочки обязательно должен находиться один из них. Пожар, землетрясение, ядерная война – эти мелочи старшину не волнуют. Два шага в сторону, и ты совершаешь воинское преступление под названием «сойти с тумбочки». О наказании за это мы предупреждены.

– Будете очко драить у меня целую неделю!

Так нам пообещал старшина. Стоят обычно по два часа, меняя друг друга. Есть еще и дежурный. Он покрикивает на «свободных» дневальных, заставляя работать. И те пашут сутки напролет, как папа Карло!

Вечереет. Тоска. Тумбочка. У входа в стеллажах строем висят шинели. Без погон и шевронов. Серый цвет. Господи, тоска-то какая. Неужели мне предстоит провести в этих хмурых стенах четыре года?.. Не армия… Тюряга прям. Со мной в наряде земляк, Вовка Омельченко. Омеля. Тоже из Монино. Ходит, вон, ровняет шинели, насвистывает. Настроение у него хорошее. Каждому свое.

Ночью сержант Загоруй и еще один дневальный отправляются спать (по уставу – отдыхать лежа). На страже Родины остаемся я и Вова. И вот проходит пара минут, и Омеле в голову приходит гениальная мысль. Я, говорит, пойду посплю, а ты стой. Потом поменяемся.

Ну стою. Муторно. Время как каучук. Не течет, а тянется. Не сходя с тумбочки, перематываю портянку. Стоя. Скрип двери. На пороге здоровенный полковник. На рукаве кителя повязка: «Дежурный по училищу». Замираю, держась за тумбочку, стоя на одной ноге, и одновременно подаю команду (сержант научил):

– Дежурный по роте на выход!

Полковник одобрительно кивает и, заложив руки за спину, прохаживается вдоль висящих на стене стендов. Там боевые листки, стенгазета и еще всякая дребедень, оставшаяся от прежних обитателей этой казармы. Проходит пять минут, десять… Полковник поглядывает на часы.

– Ну где твой дежурный?!

– Спит.

Полковник открывает рот и ловит воздух, как ловец жемчуга, вынырнувший из воды. Он глотает слюну, морщится, как при ангине, и шипит, словно удав:

– Что???!!! Сюда мне его!!!

Я, недовольно фыркнув, покидаю тумбочку, иду искать.

А где он, этот Омеля? Рота «китайская» – не сто человек, а все двести. Рыскаю в темноте. Фонарик бы… О! Нашел! Земляк-Вольдемар в трусах и майке валяется на своей заправленной койке. Ремень со штык-ножом висит на спинке стула.

– Вставай! Вова, вставай!

– Что там?

– Дежурный по училищу приперся! Тебя спрашивает!

– Скажи, что я сплю…

– Да говорил! Он какой-то ненормальный, тебя требует!

– Ладно, иду.

Без слов возвращаюсь обратно и застываю оловянным солдатиком рядом с тумбочкой. Полковник вышагивает вдоль шинелей. Взгляд на часы. Угрожающее сближение. Багровое лицо в двух сантиметрах от моего. Глаза бешеные. Он выдавливает слова по слогам, сквозь сжатые зубы: