Эдуард Хруцкий - Тени в переулке

Брали его тихо. Подошли два оперативника, сели, естественно без приглашения, за стол и сказали:

– Рассчитывайся и поедем с нами.

Когда у Крекшина изъяли ценности, была создана экспертная комиссия из лучших специалистов.

По заключению экспертов-гемологов, ювелирные изделия и камни из чемоданчика Гоглидзе оценивались под миллион еще крепких советских рублей.

Вполне естественно, что опергруппа все изъятое по описи сдала кому положено. А вот к кому попали они теперь, я не знаю. Возможно, нашлись наследники, возможно, все пошло в доход государства. А возможно, они прилипли к рукам тех представителей высоких инстанций, которые держали это дело на контроле.

Вполне возможно.

Работая с документами, связанными с нашей криминальной историей, разговаривая с пока еще живыми персонажами уголовных дел тех лет, я вынес твердое убеждение, что все повторяется, независимо от формы правления. Вечными остаются только кровавый отблеск на драгоценных камнях и человеческая алчность.

Вьюжная была зима января 63-го года в целинном крае. Тринадцатое января, преддверие старого Нового года. Гонит меня метель по Вознесенской улице, главному проспекту столицы Северо-Казахстанской области Петропавловска. Гонит, залезает под тоненькое твидовое пальто и выбрасывает к месту постоя.

Главный отель города называется просто и без затей – «Гостиница горкомхоза». А рядом – самое шикарное питейное заведение, именуемое тоже без затей – «Ресторан».

Но, несмотря ни на что, мне нравится этот город. Старый, казачий, исконно русский, подаренный Сталиным Казахской ССР. Он не похож на станицу целинного края, суетную и грязную. У Петропавловска есть свой стиль.

В вестибюле гостиницы меня ждет старый московский приятель актер Леша. Когда-то он был членом нашей «команды». Мы вместе шлялись по московскому Бродвею, ходили в кабаки, ухаживали за девушками.

Он тогда был студентом ГИТИСа и с гордостью носил на пиджаке медаль победителя конкурса Пушкина с профилем великого поэта. Леша подавал огромные надежды. Играл в лучшем московском театре. Он нем много писали, даже в журнале «Театр».

Но потом началась болезнь русского актера. Его уволили из театра, он стал пить по-черному. И вот бурное море жизни вынесло его утлый челн к далеким целинным берегам.

А он все такой же, актер местного театра, московский человек, все с той же серебристой медалью и черненым профилем Пушкина на ней.

Мы обнялись.

– Я узнал, что ты приехал, и пришел, – радостно улыбнулся Леша, – ты не забыл, что сегодня старый Новый год? Все наши уже в «Советской»

Сказал и загрустил. И мне стало печально. В этот вечер в ресторан гостиницы «Советская» съезжалась вся центровая Москва. Парад туалетов, смотр знаменитостей, развеселая ночная гулянка.

– Ничего, Леша, мы тоже погуляем, сейчас я умоюсь, и мы пойдем в самый шикарный ресторан Петропавловска.

Мы так и сделали.

Устроились в ресторане за самым удобным столиком под зеркалом. А через час, когда мы уже неплохо проводили прошедший год, в ресторан завалилась театральная компания во главе с моим московским товарищем драматургом Левой Тимофеевым.

Вот это был настоящий новогодний сюрприз. Столы, конечно, сдвинулись, и началась гулянка.

– Мы с соавтором, – Лева обнял высокого, прекрасно одетого человека, – отмечаем маленькую победу: министерство культуры республики приняло нашу пьесу.

– Пришлось с ними повозиться… – глубокомысленно изрек Левин соавтор. – А ведь я вас знаю.

Конечно, он меня знал. И я его тоже. Только даже в страшном сне мне бы не пригрезилось, что он драматург. Звали этого человека Георгий Михайлович Косачевский – Гога. …Ах, ресторан «Аврора». Самое злачное место Москвы 50-х. Лепнина, отделанная золотом, зеркала, чучело медведя с подносом у входа, метр Сахаров, бесстрашный боец МГБ, и джаз знаменитого ударника Лаце Олаха.

Каждый вечер там гуляла трудовая-деловая интеллигенция Москвы. Резвились так, словно это был их последний день. Мужчины в костюмах из жатки, сшитых или в Риге, или у самого Рубинчика Зингера. Дамы в парче и тафте, украшенные драгоценностями. Эти компании всегда занимали столики с левой стороны ресторана, у огромных окон. Как шутил один мой знакомый: «Чтобы было куда прыгать, когда за ними придут». Но при мне, во всяком случае, за ними никто не приходил.

Вот там-то я впервые и увидел Гогу. Он был лет на семь старше меня и в этой весьма деловой компании пользовался авторитетом… Потом я надолго уехал из Москвы, а когда вернулся, по-прежнему встречал Гогу в центровых кабаках.

И вот в заметенном пургой Петропавловске выясняется, что Георгий Косачевский – простой советский драматург.

Знаменитый подпольный делец, покойный ныне Виктор Иванович Капуста, потерявший практически все после гайдаровских реформ, сказал мне:

– Время Леонида Ильича Брежнева было для нас золотым веком. Деньги сами шли в руки.

Если судить по сводкам МВД и рассказам бывалых оперативников, так называемый «застой», породивший чудовищный дефицит, стал питательным бульоном. Подпольные цеха размножались в нем в геометрической прогрессии.

При блаженной памяти царствовании Хрущева с дефицитом тоже все было в порядке, иначе драматург Гога не организовал бы одну из самых крупных афер того времени.

Когда мы пили белое хлебное вино в завьюженном Петропавловске, в далекой столице под крышей крупнейшего универмага «Москва» вовсю работал подпольный трикотажный цех. Руководила магазином партийная дама, подруга Екатерины Фурцевой. Она была единственным директором универмага, избранной в члены Московского ГК КПСС. Пользуясь своими связями, дама пробила разрешение Министерства торговли на открытие в магазине трикотажной мастерской.

На столь прибыльное дело необходимы были большие деньги. Их вложил в трикотаж Гога-драматург. Начальником мастерской, а вернее, огромного цеха, оснащенного современным оборудованием, стал Александр Хейфиц.

На прилавки московских магазинов начали поступать летние мужские рубашки из добротного трикотажа, майки, женское белье и самый большой дефицит – детская летняя одежда.

Почти пять лет цеховики трудились не покладая рук. За это время они «обули» государство на 4,2 миллиона рублей. Конечно, не все деньги были закопаны в тайниках на дачных участках. Крупная сумма, как меня заверили знающие люди – больше миллиона, ушла Гоге. Большие деньги получили партийные вожди, опекающие директрису, остальные были поделены.

Александра Хейфица арестовали. Вместе с ним взяли и его зама Юрия Евгеньева. Самый справедливый советский суд отвесил им высшую меру. А вот директриса проходила по делу только как свидетель. Партия не поощряла избиение собственных кадров. Поднять руку на члена ГК КПСС, депутата Моссовета, подругу Екатерины Фурцевой – такого допустить невозможно. Но, конечно, ее освободили от работы и перевели на другую руководящую должность.