Когда идет дождь… - Кира Самойловна Мартынова

Элла Перминова.

Студентка филологического

факультета Башгосуниверситета.

Зарисовка в студенческой газете.

1983 год.

После дождя весенний воздух дурманит свежестью. И поют, поют неугомонные птицы. У строящегося подземного перехода на гранитных чушках сидят, погруженные в свои мысли, три молодых человека из Уфимской группы ДДТ.

Эта весна застигла их в невеселый период творческой жизни. Кольцо враждебности со стороны сильных города сего сжимается все уже и уже. Дальше некуда. Отовсюду гонят, даже из подвалов, где они репетировали. Кругом мрак — хоть вешайся.

— Хана, ребята. Надо завязывать, — заключает лидер группы Юрий Шевчук, вертя в пальцах давно потухшую сигарету.

Из кафе «Театральное», что напротив, высыпалась стайка щебечущих девушек.

— Юр, смотри, девочки из «Дизайна»!

— А, пошел ты…

— Вон та, — не унимается барабанщик Сережа Рудой, — черненькая, как ласточка, если была блондинкой, я бы непременно за ней приударил. Я даже знаю, как ее зовут — Эля.

Весеннее солнце светит ярко и весело. Сверкают глупые лужи после дождя и кричат ребятишки… Звенит, удаляясь, девичий серебристый смех, и Юра невольно провожает взглядом стройную, длинноногую фигурку той черненькой, что зовут Элей…

Гремит, раскачиваясь, трамвай. За его окнами притихшие по этому позднему часу улицы. До дома еще порядком болтаться в этом облезлом, стареньком трамвае. После репетиции покалывает ноги, и приятная усталость заливает все тело.

Эля порылась в своей сумке и нашла между тапочками и майкой измятый листок бумаги. С него глянул красивый, загадочный кот, которого она нарисовала давече. Кот большой, с хвостом в осенних кленовых листьях…

Вечер огромным серым котом

Сидит на ступеньках холодного дома…

Что это? Стиха или музыка осени? И почему осени, когда на улице вовсю весна. Эля задумалась…

«А актрисой я буду. Чего бы это для меня не стоило! Слышите, вы, задремавшие в этом почти пустом трамвае, — я буду актрисой!»

Она тряхнула головой и подправила кожаную повязку, перехватывающую ее лоб и волосы, она ее сделала сама, украсив поблескивающими, искусно выбитыми крышками от бутылок.

— Глазастая, ну-ка, подвинься.

Подвыпивший гражданин тяжело опустился на сиденье рядом и сразу же отключился. Эля отодвинулась и стала смотреть в окно. Там сумерки укачивали город и редких прохожих. Она вдруг улыбнулась. Ей вспомнился вчерашний вечер.

«Какой праздничной была сцена нашего дворца! Как нас принимали! А Юра Шевчук… Он пел между нашими выступлениями. Зал ревел от восторга. Все вокруг было пронизано таким ликованием и светом! Как никогда раньше. Юра, Юра… Что бы это значило? Вот теперь точно что-то должно случиться».

Эльмира прижала руку к груди:

«Ага, вчера вот так же бешено колотилось сердце! К чему бы это?»

На другой день Сережа Рудой, влетев во дворец «Синтезспирта», наткнулся в вестибюле на Шевчука.

— Юр, ты чего это здесь, а, старик? — удивился он.

— Курю.

— Ну, это понятно…

— А ты-то, видимо, сюда частенько заглядываешь?

— Ну, настолько часто, что руководитель «Дизайна», в котором танцует моя Элла, то бишь Николай Васильевич Чухланцев, так прямо и говорит: «Если б мои девочки вот так же регулярно посещали свои занятия, то все бы было о'кей!»

Домой из дворца они шли вчетвером, — Сережа с Эллой и Юра с Эльмирой.

«…Маленькая, глупенькая девочка! Если б ты знала, как много изменится за последующие полгода!

В июне все сдавали экзамены, пытаясь поймать за хвостик уплывающее, такое быстрое, и в то же время долгое детство. А ты стояла на своей беговой дорожке, готовясь к дальнему марафону. Ноги ты вставила в стартовые колодки, вся напряглась, поджалась и сосредоточилась. Тебе вяло приходится отвечать на заданные случайные вопросы только для того, чтобы оставили в покое.

И так, в аттестате твоем оказались три «тройки» и три «пятерки» — не густо. Но увы… Учиться тому, чему тебя учили, ты никогда не хотела.

Мишка продолжал встречаться с ней… И ничего, видимо, не сдвинулось весной, а скорее отодвинулось дальше от тебя. И ты от всего этого скисла.

Хотя я знаю, что ты запротестовала бы, скажи тебе эти слова тогда весной.

Но это, действительно, так.

Бабушку положили здесь, в Уфе в больницу и вынесли приговор — рак. Господи! Как это страшно! Ну, хватит писать «ты», надоело. Теперь буду писать от собственного лица.

Я еду поступать в Москву, где меня уже не будет встречать бабушка. В последний день моего пребывания в Уфе, когда надо было добыть кучу справок, документов и аттестат, — нервы сдали окончательно. Документов не дают. Фотографии не могу найти. Ключей от квартиры нет. Плюю на все, ловлю синий «Жигуленок» и еду в больницу, где у бабушки дежурит мама. Появилось неприятное ощущение, что сейчас вот-вот что-то лопнет внутри тебя от