Елена Якович - Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх

Мы очень удивились, но попробовали – ничего, прижилось…

Кстати, занятная вещь: когда я позднее, после всяких реабилитаций, уже сама работала в школе, пригласили мы одну старую большевичку выступить с воспоминаниями о царской ссылке. И она, между прочим, заметила: «Вот некоторые говорят, что Ленин голодал. Нет, это неправда. Неужели мы, партийные люди, допустили бы, чтобы Ленин голодал? Нет! Ленин не голодал!» И я сказала: «А я очень этому рада. Потому что первый раз в жизни я ела красную икру из дома Ленина!»

Однажды Саша приходит к Наташе и после очередных гостинцев говорит: «А как же ты работаешь-то у них? Ведь теперь вышел декрет Ленина, что нельзя нанимать по хозяйству частных людей!» Наташа ей в ответ: «А ты как работаешь?!» – «Так я у Ленина не прислугой, я у Ленина курьером работаю!» Мама рассказывала, что Наташа гордо подбоченилась и говорит: «А я у Густав Густавыча курьером!»

Обычно Саша к нам добиралась пешком, не приучена была ни к трамваям, ни к извозчикам. Вообще в те времена люди по-другому по улицам ходили, именно что ходили по Москве. Ну что такое из Кремля дойти до Долгоруковской, всего ничего. А тут ее привез на машине Ленина его шофер, по-видимому, немножко он за ней ухаживал. Наташа ей и говорит: «Ты бы хоть детишек прокатила»…

Машина стояла у подъезда, черная, блестящая, с открытым верхом. Я первой села на заднюю скамейку, рядом сестра Таня, к ней на колени посадили маленького братика Сережку и велели держать крепко. И мы поехали по прямой – до самых ворот Страстного монастыря. Тогда он еще не был снесен, и памятник Пушкину еще стоял напротив, открывая собой прекрасную перспективу Тверского бульвара. У Страстного мы остановились, сразу столпился какой-то народ. Со всех сторон мы слышали: «Ленин! Ленин!» Машину-то его знали, а тут дверца открылась, и вдруг высыпали дети… Так вышло, что ленинский автомобиль стал первым в моей жизни.

Мы жили в двух шагах от Садового кольца. В те времена Садовое кольцо было вымощено булыжником и разбивалось надвое широким бульваром, садом, поэтому и называлось Садовое. Ездили в основном на извозчиках. На каждом углу были «извозчичьи стоянки», собирались они группками, как потом одно время такси. Зимой возили на санях. Летом – в колясках с черным капюшоном, который в случае дождя поднимался над публикой. До извозчика он не доставал, и тот возвышался на своем сиденье, часто в клеенчатом пальто. Все грузы перевозились на «ломовиках», то есть подводах, запряженных лошадьми специальной «ломовой» породы.

Ходили по Москве трамваи, которые завел мой двоюродный дедушка, городской голова Николай Гучков. Помню рельсы на Долгоруковской, грозди людей на подножках и верхние дуги, которые без конца искрились. Автобусов было немного, я на них никогда не ездила, но видела. Машины стали появляться в конце 20-х годов. Каждая была как событие: долго еще на них «глазели». Вот проехала машина, кто-нибудь со двора обязательно крикнет тебе в окно, чтоб не пропустили, выглянули.

Народу всегда было мало. Во всяком случае, когда в двадцать четвертом году я пошла в первый класс, свободно переходила через Садовое кольцо. Правда, иной раз лошади везли груз цугом, по пять – десять подвод, одна за другой, одна за другой…Тогда я зажмуривалась и перебегала. Однажды соседка увидела и пожаловалась маме.

Наша школа находилась на углу Старопименовского переулка и Малой Дмитровки, в мрачном сером здании бывшего доходного дома. До революции здесь была частная женская гимназия Варвары Васильевны Потоцкой. Поразительно, но Варвара Васильевна осталась заведующей и в нашей «опытно-показательной станции Наркомпроса с иностранным уклоном имени Короленко». А сестра ее работала в школьном гардеробе.

У меня случайно сохранились первые школьные тетрадки, и недавно в одной из них я наткнулась на список одноклассников. Добрая половина – интеллигенция.

В гимназии Потоцкой некогда учились Надежда Крандиевская (потом она стала скульптором, и с нее Алексей Толстой написал Дашу в «Хождении по мукам»), Елена Дьяконова (будущая муза Сальвадора Дали – Гала), Наталья Кончаловская. Младшая сестра Марины Цветаевой Ася вспоминала:

Гимназия, куда я с третьего класса вступила, была первой моей русской школой. Мне не с чем было сравнивать. Как я жалею теперь, что по молодости не отдавала себе ясного отчета о том месте, какое занимала либеральная гимназия Потоцкой среди московских средних учебных заведений, и не осознала всех ее особенностей для моего будущего. Из класса в класс экзаменов у нас не было, отметок не ставили – чтобы не ради них, а ради знания учились учащиеся, отметки об успеваемости учителя делали у себя. На все эти нововведения начальство косилось, и выпускные экзамены в нашей гимназии происходили в присутствии представителей учебного округа, которые к выпускницам придирались. В гимназии Потоцкой была широко развита самодеятельность – каждый класс в содружестве с учителями устраивал вечера: один класс – вечер Древней Греции, другой – вечер Средневековья, третий – из эпохи Древнего Египта; пьесы для этих вечеров писали учителя, ученицы разыгрывали их. Ставились отрывки из Фонвизина, сцены из «Горя от ума». Но может быть, не только на выпускных экзаменах проявлялся недоброжелательный интерес свыше – к оппозиционным настроениям нашей гимназии. Слишком резко порядки ее и обычаи отличались от другого, правительственного типа гимназий.

В мое время школа под руководством Потоцкой тоже резко отличалась от других советских учебных заведений прежде всего своим «иностранным уклоном»: французский мы учили с первого класса, немецкий – с третьего, английский – с пятого. Сама Варвара Васильевна знала языки в совершенстве. Составленный ею «Французско-русский словарь» востребован до сих пор. Кстати, дочь ее Анастасия стала последней женой великого Михоэлса.

В общем, к двадцать восьмому году спохватились, и началась травля Потоцкой в газетах: почему школой Короленко заведует бывшая владелица этой же гимназии? Повесили на нее какую-то политику, пошла статья за статьей. Я их тогда не читала, мне было одиннадцать лет, но в доме говорили: вот опять бедную Варвару Васильевну обвиняют во всех смертных грехах. Отучилась я четыре класса, и тут нашу школу в Старопименовском «раскассировали», то есть, попросту говоря, ликвидировали.

Но именно в этот момент мы переехали на другую квартиру, в Брюсов переулок, который все называли Брюсовским.

Легендарный дом МХАТа, тот самый за номером 17 в Брюсовском переулке, нынче весь обвешанный мемориальными досками, родился у нас на Долгоруковской, прямо за обеденным столом. Случилось это так.