Джим Корбетт - Моя Индия

Через некоторое время я тихонько спустился на землю и подошел к Хар Сингху. Я обнаружил, что когти тигрицы вонзились ему в живот, разорвали его от пупка почти до позвоночника и все внутренности вывалились наружу. Я оказался в затруднительном положении. Уйти и оставить Хар Сингха я не мог и, не имея опыта в подобных делах, не знал, как поступить лучше — попробовать засунуть внутренности назад в живот или отрезать их. Я тихо поговорил об этом с Хар Сингхом, опасаясь, что тигрица услышит, вернется и убьет нас. Хар Сингх считал, что нужно вложить внутренности в живот. Итак, пока он лежал на спине, я засунул их назад вместе с прилипшими сухими листьями, травой и кусочками дерева. Затем я крепко-накрепко обвязал его своим пагри,[21] чтобы внутренности опять не вывалились, и мы отправились в семимильный путь к своей деревне. Я шел впереди, неся два ружья, а Хар Сингх сзади.

Нам пришлось идти медленно, поскольку Хар Сингх должен был удерживать пагри на месте. Наступила ночь, и Хар Сингх сказал, что лучше отправиться не в деревню, а в больницу в Каладхунги. Я спрятал ружья, и мы прошли еще три мили. Когда мы пришли, больница была закрыта, однако бабу-доктор, который живет рядом, еще не ложился спать. Узнав о случившемся, он послал меня за торговцем табаком Аладиа, который к тому же был почтмейстером в Каладхунги, за что ежемесячно получал от правительства пять рупий. Тем временем доктор зажег фонарь и повел Хар Сингха в барак, где помещалась больница. Когда я вернулся с Аладиа, доктор уложил Хар Сингха на кровать. Аладиа держал фонарь, я соединял края раны, а доктор сшивал их. После этого доктор, очень добрый молодой человек, отказался взять предложенные мною две рупии и дал Хар Сингху выпить хорошее лекарство, чтобы он забыл о боли в животе. Затем мы отправились домой, где нашли наших женщин в слезах: они думали, что нас убили разбойники или растерзали дикие звери. Таким образом, ты видишь, господин, насколько важно людям, охотящимся в джунглях, уметь лазать по деревьям. Если бы кто-нибудь в детстве научил этому Хар Сингха, он не причинил бы нам столько беспокойства».[22]

Я многое узнал от Кунвар Сингха в течение первых лет охоты с моим старым ружьем. Я, например, научился составлять в уме карту местности. Иногда мы охотились вместе, но чаще я охотился один, поскольку Кунвар Сингх боялся разбойников и порой по неделям не выходил из своей деревни. Джунгли простирались на много сотен квадратных миль, и через них проходила только одна дорога. Много раз, возвращаясь с охоты, когда мне удавалось подстрелить читала, замбара или большого кабана, я заходил в деревню, где жил Кунвар Сингх, расположенную на три мили ближе к лесу, чем мой дом, чтобы попросить его принести добычу. Он всегда находил ее, в каких бы диких зарослях леса, кустарника или травы я ни прятал от хищников подстреленное животное. У нас было свое название для каждого приметного дерева, для каждой лужи, звериной тропки или высохшего русла реки. Все расстояния мы измеряли дальностью воображаемого полета пули, выпущенной из моего ветхого ружья, а направление определяли по компасу. Когда я прятал подстреленное животное или Кунвар Сингх замечал хищных птиц, собравшихся на дереве, и подозревал, что леопард или тигр убил кого-то, один из нас отправлялся в лес, абсолютно не сомневаясь, что нужное место будет найдено в любое время дня и ночи.

После того как я окончил школу и начал работать в Бенгалии, я мог приезжать в Каладхунги лишь раз в году примерно на три недели. Во время одного из таких приездов я страшно расстроился, узнав, что мой старый друг Кунвар Сингх стал жертвой беды, обрушившейся на наши горы, — опиума. Пагубная привычка овладевала его организмом, ослабленным малярией, и, хотя он неоднократно давал мне обещания отказаться от нее, у него уже не было сил сдержать свое слово. Поэтому я не удивился, когда, приехав однажды в феврале в Каладхунги, услышал от жителей нашей деревни, что Кунвар Сингх серьезно болен. Весть о моем прибытии распространилась за ночь по Каладхунги, и на следующее утро восемнадцатилетний парень, младший сын Кунвар Сингха, прибежал ко мне, чтобы сообщить о том, что отец при смерти и хочет повидаться со мной.

Староста деревни Чандни-Чок, выплачивавший правительству четыре тысячи рупий земельного налога, Кунвар Сингх был важной персоной и жил в большом каменном доме под шиферной крышей, где мне часто оказывалось гостеприимство. Однако, приблизившись к деревне вместе с сыном Кунвар Сингха, я услышал, что причитания женщин доносятся не из его дома, а из однокомнатной хижины, выстроенной Кунвар Сингхом для одного из слуг. Подводя меня к хибарке, сын Кунвар Сингха сказал, что отца переместили туда потому, что в доме ему мешали спать внуки. Увидев нас, старший сын Кунвар Сингха вышел из хижины и сообщил, что отец находится в бессознательном состоянии и жить ему осталось лишь несколько минут. Я остановился в дверях, и, когда мои глаза привыкли к полумраку, сквозь клубы дыма, заполнявшего комнату, увидел Кунвар Сингха, лежавшего на земляном полу, голого и лишь слегка прикрытого простыней. Его безжизненную правую руку поддерживал старик, сидевший рядом на земле. Пальцы Кунвар Сингха были сложены на хвосте коровы. Согласно верованиям индусов, душе умершего предстоит переправиться через реку крови. На противоположном берегу ее находится Судья, которому душа должна ответить за свои грехи. Только при помощи хвоста коровы отделившаяся душа может переправиться через эту реку. В противном случае ей суждено оставаться на земле, и она будет причинять муки тем, кто не предоставил ей средства, необходимого для того, чтобы предстать пред троном Судьи.

У головы Кунвар Сингха стояла жаровня, в которой горели лепешки из коровьего навоза. Рядом с жаровней сидел жрец, бормоча молитвы и позванивая в колокольчик. Вся комната была до отказа набита мужчинами и причитавшими женщинами, которые без конца повторяли: «Он умер! Он умер!»

Я знал, что люди ежедневно умирают в Индии именно таким образом, но не хотел допустить, чтобы мой друг был одним из них. Я хотел бы сделать так, чтобы он никогда не умирал или по крайней мере не умер сейчас. Войдя в комнату, я поднял железную жаровню, которая оказалась горячее, чем я предполагал, и обожгла мне руки, и выбросил ее за дверь. Вернувшись, я перерезал веревку, которой корова была привязана к колу, вбитому в земляной пол, и вывел ее из помещения. Когда эти действия, совершенные мною в полном молчании, были замечены собравшимися, гомон начал стихать и совсем прекратился после того, как я взял жреца за руку и вывел из комнаты. Затем, стоя в дверях, я приказал всем выйти. Никто не протестовал, и мой приказ был выполнен безропотно. Из комнаты вышло невероятное количество людей, старых и молодых. Когда последний из них оказался за порогом, я сказал старшему сыну Кунвар Сингха, чтобы он как можно скорее подогрел два сира молока[23] и принес его мне. Он смотрел на меня в полном недоумении, однако, когда я повторил свою просьбу, поспешно удалился, чтобы исполнить ее.