Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге

— Так оно и было, сударыня, — подтвердил он с серьезной миной на лице. — Я приношу себя в жертву доброму делу.

Кто-то услышал этот ответ и, посчитав его фривольным, засмеялся. Госпожа Тратт нахмурилась.

— Это очень интересно! — воскликнул посол, имея в виду информацию, полученную от Зорге. — Так… Вот, значит, к чему идет дело… Премьер-министр уже согласился… Этого я не ожидал! — Он возвысил голос, чтобы и доктор Эбнер, стоявший поблизости, мог услышать, как он хвалит своего друга.

— В самом деле, дорогой Зорге, вы снова оказали нам большую услугу… В Берлине поломают себе над этим голову! И где только вам удалось это раздобыть?

— Витамин «В», — ответил тот, — связи. Ничего, кроме хороших связей. — И засмеялся. — Недаром же я, пресс-атташе, руковожу германской информационной службой в Японии, господин посол. Неужели вас удивляет, что моя контора иногда работает?

Тратт согласно кивнул. И действительно, это золото, не человек. Тонны золота! Какое значение имеет его личная жизнь!.. Человек работает, и работает превосходно.

— Да… Ну, теперь мне нужно продиктовать отчет. Я был бы рад видеть вас рядом на случай, если возникнут вопросы.

Оба скрылись за двойной дверью, которая вела из сада в кабинет посла.

Там уже давно ожидала пожилая стенографистка с блокнотом и остро отточенными карандашами. Она твердо решила дать понять господам, когда они войдут, что обижена. Но как только Зорге дружески пожал ей руку, женщина засияла, заулыбалась.

— Надо по возможности сделать так, чтобы гости не заметили отсутствия мужа, — сказала госпожа Тратт Равенсбургу, который одновременно выполнял обязанность начальника протокольного отдела. — Я позабочусь о тех, кто на террасе, а вы возьмите на себя сад. Там уже стоят в одиночестве несколько истуканов.

Трудно было порой с японцами! Если с ними не заговаривал равный по рангу, они застывали с неподвижными лицами, ничего не замечая вокруг. Низшие рангом ни в коем случае не имели права заговаривать со старшими, а те, в свою очередь, почти никогда не снисходили до беседы с младшими. Поэтому немецким хозяевам, и прежде всего Равенсбургу, приходилось думать о том, как сгруппировать гостей и оживить беседу.

Но встречались и дамы, которых трудно было втянуть в светскую болтовню. В этом отношении предметом особой заботы начальника протокольного отдела была молодая Лундквист. Ей едва исполнилось двадцать, и она, робея в большом малознакомом обществе, чувствовала себя несчастной. Женщины завидовали ее стройней фигуре и светлым шелковистым волосам. Что же касается мужчин, то они давно уже отказались от попыток флирта с ней: эта молоденькая девушка казалась ледышкой до мозга костей. Она не реагировала на комплименты и ни разу не согласилась на свидание.

Равенсбург подошел к ней.

— Как дела, Биргит, как ваши литературные успехи? Юная шведка недоверчиво взглянула на него большими темно-голубыми глазами. Она не терпела, когда с ней разговаривали в ироническом тоне. Почему всякий позволяет себе насмехаться над ее первыми тремя статьями, которые она опубликовала в одной из газет у себя на родине? Ведь любой журналист начинает с малого.

— Поскольку я очень скромна, — холодно ответила она Равенсбургу, — я вполне довольна.

Равенсбург, слишком поздно осознавший свою бестактность, оглянулся в поисках подмоги. И эта подмога явилась в образе итальянского коллеги, прибывшего недавно и еще не успевшего познакомиться со сдержанной Биргит. Итальянец, очарованный юной шведкой, казалось, только и ждал момента, когда его смогут ей представить. Равенсбург охотно выполнил его желание.

— Мой коллега — известный знаток искусства, Биргит. Он с радостью покажет вам скульптуры, которые мы недавно установили здесь, в саду. Правда, это только копии, но копии с известных оригиналов.

Биргит кивнула и равнодушно пошла с маркизом, который буквально тотчас же обрушил на нее град комплиментов.

Господин Танака бродил по саду один. Но Равенсбургу не нужно было о нем заботиться. Японец очень любил цветы и разбирался в них. Здесь, в саду посольства, росло много растений, семена которых были привезены из Германии. Танаке хотелось посмотреть, как они развиваются в условиях здешнего климата. А если вблизи цветов находились люди, которые вели интересный разговор, то это, видимо, объяснялось простой случайностью.

Танака был важной персоной. Он не только занимал пост личного секретаря японского премьер-министра, но и был его близким другом. Его считали человеком утонченной культуры, и он, насколько позволял судить объем живота, скудной японской кухне явно предпочитал изощренное искусство своего повара-китайца. Было известно, что он ориентируется на Германию и помогает ковать ось «Токио — Берлин». Поэтому его очень ценили в германском посольстве.

Равенсбург подумал, что надо было бы выписать из Германии семена редких цветов и подарить их такому нужному человеку. Танака, несомненно, будет польщен этим вниманием, и семена принесут богатые всходы в высших политических сферах.

Круг мужчин около стола с напитками раздался, давая дорогу Зорге, который только что вышел из дома. Отчет, видимо, был готов.

Пресс-атташе посольства, освободившись от своих тягостных обязанностей, широко улыбался. Но его улыбка предназначалась только мужчинам, окружившим его. Мимо женщин он прошел, не обратив на них внимания, хотя они в ожидании, что он с ними заговорит, прервали свою беседу.

Зорге молча поздоровался, крепко пожав руку капитану 1-го ранга, Равенсбургу и остальным.

— Ну, Зорге, поскольку вы все знаете… — начал было военно-морской атташе, — слышали ли вы последнюю новость?

— Нет, но я сейчас услышу ее от вас. Натузиус рассмеялся.

— Каррамба! Ваша взяла! Ну ладно, Марианна здесь!

— Очень рад… Очень рад, особенно если она хороша и легкомысленна.

В ответ раздался дружный хохот.

— Не-е-т, не-е-т, дорогой! Хорошенькой Марианночку не назовешь. У нее острая грудная клетка, выпуклый живот, а сзади у нее все время кружится одна штуковина.

— Ну что ж! — принял шутку Зорге. — Меня интересует эта женщина, капитан.

— Каррамба, на этот раз я вынужден вас разочаровать, дорогой! Ведь Марианна — это судно.

Зорге прикинулся изумленным.

— Что вы говорите!.. Тут вмешался Равенсбург.

— Да, и более того — это германское судно, первое судно, прорвавшее блокаду. Груженное отличными оптическими приборами, по которым давно уже тоскуют японцы…

— А мы, что мы получим за эти сокровища? — спросил Зорге. — Капитану — орден, а команде — по чарке сакэ?