Александр Рекемчук - Я ПИШУ ТЕПЕРЬ СОВЕРШЕННО ИНАЧЕ

      — Антихрущевская кампания пошла с такой силой, что уже ее было, как колесо, летящее с горы, не остановить!

      — В 1963 году, Юрий Александрович, мне Никонов, когда мы зидели и пили с ним, сказал мне, что Хрущева снимут, и кто будет вместо него, Брежнев. Он проверял, как я на это отреагирую. На ЦК комсомола были большие функции возложены, понимаете, в подготовке всего этого дела. Я на Хрущева был так зол из-за того, что он с моим фильмом сделал в то время, что я вообще как-то хорошо отреагировал: «Ну и, слава богу!» Я год отработал в «Молодой гвардии». Меня чуть ли не каждые два месяца опять звали в ЦК и смотрели, скоро ли я пойму, что я не туда вляпался, в «Молодую гвардию», да, и в ЦК комсомола. Короче говоря, через год, в 1964 году, я согласился. Приличия были соблюдены, и я перешел главным редактором на «Мосфильм». На «Мосфильме» я в этой должности сменил Льва Шейнина. Он оставил мне записку: «Саша! Сценарный портфель пуст. Желаю успеха! Лева». То есть начинать пришлось даже с пустого портфеля. Чем он там занимался, хрен его знает! Понимаете, они все были перепуганы этим погромом хрущевским. Потом подступило новое время, которого они не понимали. Старая режиссура уходила. При мне дебютировали Данелия, Элем Климов, Лариса Шепитько... Смена поколения происходила не только на посту главного редактора, она в литературе и в кино началась. Новая волна началась. Три имени я назвал но были еще, это была плеяда молодых режиссеров. Когда я пришел на "Мосфильм", Данелия только что сдал «Я шагаю по Москве» и начал фильм, вышедшего впоследствии на экраны под названием «Тридцать три». Я был в очень хороших отношениях со старшим поколением. Григорий Львович Рошаль, с которым я был знаком с детства, он меня нянчил, мама моя училась у него, а у моего отца были шуры-муры с Верой Павловной Строевой, его женой. А мама моя была вообще ветреная дама, и когда меня, маленького, некуда было девать, меня отдавали нянчить Рошалю. Было старшее поколение, Калатозов, Райзман... «Я — Куба» был фильм Калатозова по сценарию Евтушенко. И Женя ко мне приходил разговаривать о дальнейшей работе. Василий Аксенов был членом главной сценарной коллегии. У него снимались «Коллеги». Потом был фильм по «Звездному билету». Юрий Бондарев состоял в редакционной коллегии Шестого творческого объединения. Лазарь Лазарев там же работал и был редактором на двух картинах Андрея Арсеньевича Тарковского. С Тарковским меня судьба столкнула на «Андрее Рублеве», когда я с ним познакомился. Я заключал договор со Станиславом Лемом на «Солярис». Это, по-моему, самый лучший фильм Тарковского, «Солярис», даже, может быть, он в чем-то выше «Андрея Рублева». Вы представляете, в каком я оказался мире, как мне было интересно!

      — Тут я хочу вопрос вклинить: не помешало ли это вам, как писателю?

      — Честно скажу, я едва мог писать. Хотя у меня обозначилась одна очень важная тема. Северные вещи мои: «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», роман «Скудный материк», роман «Тридцать шесть и шесть» и так далее. Это один цикл. Но когда я еще жил в Ухте, последний год, по-моему, я заинтересовался судьбою моего отчима, Ганса Нидерле. Он тогда был в Австрии. И я написал сначала киносценарий «Они не пройдут». Он был опубликован в журнале «Искусство кино». Его сразу же «Мосфильм» взял на экранизацию. Дали этот фильм снимать немецкому молодому режиссеру, студенту ВГИКа Зигфриду Кюну, ученику Михила Ильича Ромма. И «Обыкновенный фашизм», и «Они не пройдут» делались одновременно, потому что Ромм был художественным руководителем. И то, что Ромм в «Обыкновенный фашизм» включил кинохронику Лени Рифеншталь, из нее делал картину, а Зигфрид Кюн был абсолютно под его влиянием и под его обаянием, под творческим, строгоговоря, каким-то гипнозом Ромма, и он тоже совал эту хронику Рифеншталь в «Они не пройдут». Этот фильм, кстати, потом запретили показывать в Германии, в ГДР, поскольку в фильме были аресты, 37-й год... В главной роли снимался Юрген Фрорип, очень известный гэдээровский актер, красивый, похожий на товарища Ганса реального. В картине еще играли Сергей Столяров, Инна Макарова, последняя роль Петра Алейникова, первая актерская работа Евгения Герасимова, он играл мальчика, то есть, меня играл. Ныне он депутат Мосгордумы. Но меня фильм не удовлетворил. Там было полно документального материала, а я хотел рассказать историю своей семьи, о себе, о своем отчиме. Тогда я из сценария сделал повесть «Товарищ Ганс». Она была опубликована в «Знамени», затем вышла отдельной книгой. Впоследствии она стала первой частью романа «Нежный возраст».

      — Скажите, Александр Евсеевич, вы все вещи подавали в «Знамя», и оно вас печатало, а с Твардовским, с «Новым миром» как-нибудь не пересекались?

      — В «Новом мире»... Ну, вы знаете эту главу с Твардовским, которую напечатала «Литературная Россия», глава называется «Сотворение кумира». Я давал туда роман «Скудный материк», но сам Александр Трифонович не читал. Читал Закс. Они сказали: «Нам своих хлопот хватает!» В это время там Солженицын шел, другие были рукописи. Я и отдавал свои вещи в «Знамя», где ко мне были доброжелательнее. А для писателя очень важно прибиться к своему журналу, к своему издателю. Потом, вы не забывайте, что и тогда была между журналами конкуренция, борьба за авторов. Но «Скудный материк» и в «Знамени» не пошел. Его напечатал Поповкин, журнал «Москва».

      — Тот, который напечатал «Мастера и Маргариту».

      — Да. И «Кончину» Тендрякова. Он напечатал мой роман «Скудный материк». И умер. То есть Тендрякова и меня напечатали потому, что в ЦК знали, что Поповкин умирает. Хотя цезура хотела снять обе вещи. Я с ним не общался. Неожиданная совершенно роль этого человека. Когда он приехал сюда в Москву откуда-то с Кубани, что-то такое: «Ну, еще одного Софронова прислали!» и так далее. «Орел степной, казак лихой». Такое ведь было отношение к Поповкину. И когда назначили его на «Москву», тоже было визгу. А этот человек прочно вошел в историю литературы, потому что впервые напечатал выдающийся роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», дожидавшийся публикации 27 лет. Булгаков умер до войны, в 1940 году, и до последнего вздоха работал над «Мастером», а Поповкин напечатал его в 1967 году. Конечно, велика тут роль и Константина Симонова, с его подачи и с его предисловием вышел роман...

      — Давайте вернемся, Александр Евсеевич, к сценарию «Они не пройдут»...

      — Да, тема борьбы с диктатурой, с тоталитаризмом любых мастей началась для меня с этого сценария, и с «Товарища Ганса». Я говорю об этом потому, что моя нынешняя повесть о Нагибине посвящена этой теме. Там есть глава "Бродячий сюжет". Что такое «Бродячий сюжет»? Это диктатура. В каких обличьях она ходит по миру. В Италии, в Германии, в России... Цари, генсеки, императоры, канцлеры, президенты, фюреры… Сейчас очень опасная ситуация. Стадо человеческое опять взывает к вожакам, стаду всегда нужен вожак, чтобы помогал давить свободных людей, чтобы всех стриг под одну гребенку, это известная психология люмпенов, примитивов, животных по определению. Быть свободным и культурным — очень трудно. Поэтому, главный мотив моей повести о Нагибине — это свободный художник, выступающий против силы примитивов, против любой диктатуры, против тоталитаризма Нагибин «Тьмы в конце туннеля», против которой так яро выступил сейчас Солженицын. Именно в этот период наша дружба с Юрой Нагибиным, я бы подчеркнул, приобрела особый характер. Я издал эту книгу, которую никто не хотел печатать. Это книга свободного писателя, настоящего демократа, способного выслушать любую точку зрения. Именно на этом мы с ним и сошлись. В самом финале его жизни мы стали очень близкими людьми. И поэтому повесть о Нагибине, в которой есть все и бабы, и пьянки, и, как говорится, молодые гулянки, но это повесть настоящей свободы, направленная против власти примитивов, это повесть в которой теперь уже есть новая глава о статье Солженицына «Двоенье Юрия Нагибина», я ее только что закончил, большая глава, и я там ссылаюсь на вашу статью «Одномерный Солженицын». Злая тоже статья. И правильно, потому что на Солженицыне много вины лежит за то, что произошло в стране, поскольку Солженицын с завидным упрямством демонстрирует свою тотальную прямолинейность, ограниченность, малокультурность, а на почве бескультурья произрастают диктатуры. Вы знаете, что в книге Солженицына «Двести лет вместе» есть большая глава, в которой он размазывает по стене Александра Галича...