Елена Арсеньева - Золотая клетка для маленькой птички (Шарлотта-Александра Федоровна и Николай I)

И она не ошиблась.

Пусть их по-прежнему нежные отношения были во многом только видимостью – но это была самая блистательная видимость на свете! Государь завтракал, обедал, ужинал со своей женой и каждую ночь, за исключением отъездов из Петербурга по делам, спал в ее опочивальне. Он и впрямь любил ее всю жизнь – вернее сказать, питал к этому хрупкому созданию страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, от него всецело зависимому. Он был самодержцем даже с женой, однако жена, в отличие от России, принимала эту неограниченную власть с радостью. Она по-прежнему была его прелестной птичкой, которую он держал в драгоценной клетке своего обожания, поил нектаром и кормил амброзией своей любви, убаюкивал мелодиями своих нежных признаний. Может быть, если бы птичка захотела улететь, он безжалостно подрезал бы ей крылья. Но в том-то и состояла гармония этой супружеской пары, что птичка никогда не желала покинуть свою клетку. Весь ее мир заключался в любви к мужу, она растворялась в нем – и не хотела знать, что вне этой любви существует еще какой-то совершенно другой мир. Потрясение, пережитое 14 декабря, тоже сыграло свою роковую роль. Александрина сознательно закрыла глаза на действительность – и уже не открывала их. Во всяком случае, старалась не открывать.

Она была добра, у нее всегда были наготове улыбка и ласковое слово для тех, кто к ней обращался, она раздавала свое золото нуждающимся, но среди этих нуждающихся в утешении и заботе она выбирала только самых красивых детей, самых милых стариков и самых хорошеньких, безропотных девушек. И это отношение к миру как к прекрасному, радостному саду поддерживала вся семья.

Доходило до абсурда. В последующие годы николаевскую цензуру упрекали за бесстыдное приукрашивание действительности. Однако это делалось вовсе не для того, чтобы скрыть от мира истинную картину российских бедствий. О них не должна была знать императрица!

России было запрещено говорить о том, что могло взволновать государыню. Она должна была жить в веселье – и умереть счастливой.

Но если император добился того, что никакие горести из мира внешнего не тревожили его жену, то слухи другого плана до нее все же доходили. Прежде всего – слухи о множестве увлечений Николая. Тех увлечений, которым он предался, когда вынужден был перестать спать с женой. Между прочим, он и сам не делал из этого секрета, а порою с видом шаловливого мальчика обсуждал с императрицей сонмище придворных красоток, досаждающих ему своим вниманием. Как ни была возвышенна душой его «птичка», но женщина остается женщиной, и ей не может не быть приятно унижение соперниц. Александрина с наслаждением выслушивала меткие характеристики мужа.

О да, у Николая было много любовниц – но, с другой стороны, он никогда не искушал женщину, которая пыталась искренне уберечь свою добродетель. И если кокетничал, по меткому выражению одной из фрейлин, как молоденькая бабенка, то с кем?! С доступными Бутурлиной, Пашковой, баронессой Анной Фредерикс, с Амалией Крюденер, которой он увлекался, но которую с легким сердцем уступил Бенкендорфу. Разумеется, от его внимания млели молоденькие актрисы – а Николай, надо сказать, очень любил театр. По вечерам, чтобы прийти в себя после напряженного дня, он бывал в балете и во французском театре, реже в русском и никогда – в немецком (ему не нравилась труппа). В русский театр Николай Павлович зачастил, когда на бенефисе знаменитого актера Сосницкого увидел на сцене актрису Варвару Асенкову. У Асенковой была грациозная фигура и прелестные ножки. И глаза у нее были чудесные, выразительные, а лицо было из тех, о которых мечтают актрисы: довольно обыкновенное, оно умело вдруг сделаться каким угодно, даже прекрасным. Неведомо, что привлекло Николая Павловича больше – очарование молодости или очарование таланта, однако он не пропускал почти ни одного спектакля с Асенковой – будь то французский старинный водевиль или современная комедия, опять же французская или русская. Было замечено, что в веселом, как бы смешливом даровании Варвары Асенковой появились новые нотки – печали, даже трагизма. Теперь она словно бы разучилась смешить публику, зато могла заставить ее рыдать. На русской сцене как раз в то время появилась пьеса «Эсмеральда» по роману Гюго «Собор Парижской Богоматери». Страстные признания Эсмеральды в любви к Фебу, сравнения красивого офицера с солнцем сопровождались такими взглядами в сторону государевой ложи, что о сердечных тайнах молодой актрисы не догадался бы только полный дурак. А как она умирала из-за любви к Фебу! Как сходила с ума влюбленная в Гамлета Офелия! Знатоки уверяли, что трагические роли вне амплуа Асенковой, однако любовные сцены удавались ей поистине трогательно, ибо она и сама была влюблена в того, кого откровенно сравнивала с Фебом, божеством солнечного света.

Что и говорить, императору не надо было принуждать женщин влюбляться в себя. Они сами сходили по нему с ума. Конечно, царственный блеск привлекал их, но и удивительная красота императора играла тут не последнюю роль.

Николай был очень скромен в быту. Окружая любимую жену утонченной, сказочной роскошью, он сам был поразительно неприхотлив. Ел мало, в основном овощи и рыбу, ничего не пил, кроме воды, а рюмка вина была редкостью. Вечером ел только тарелку протертого супа, не курил, ходил много пешком, никогда не отдыхал днем. Понятия халата или домашнего платья для него не существовало, ибо он был убежден, что император должен быть всегда в форме. Правда, если ему нездоровилось, то вместо мундира надевал старенькую шинель. Спал на походной кровати на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Его покои в Зимнем дворце отнюдь не отличались роскошью, а для работы себе он выбрал комнату под лестницей, ведущей к комнате императрицы. Простота этой комнаты была удивительная.

Вольнодумцы оскорбляли его за эту скромность как могли – называли солдафоном. Его было легко оскорбить даже публично – ведь Николай никого и никогда не наказывал за поношение своей персоны и всегда снимал обвинения с людей, арестованных за такие провинности. Но его называли не только солдафоном – его упрекали в распутстве, приписывали ему и внебрачных детей, которые воспитывались в доме Клейнмихелей, и соблазнение всех женщин подряд.

При том, что император Николай возвышенно любил свою жену, его страстно, неодолимо влекло к фрейлине Варваре Нелидовой, племяннице Екатерины Нелидовой, которая была признанной фавориткой его отца Павла Петровича.

В этом можно было усмотреть нечто мистическое…

Правда, в отличие от своей тетушки, которая уродилась весьма невзрачна, хоть и умна, Варенька Нелидова была очень хороша собой. Императрица любила окружать себя красивыми лицами, и в свое время Варвара Аркадьевна была украшением этого цветника, именуемого «фрейлины императрицы».