Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА

Ни то, ни другое не подходило Драгоманову. И тогда-то родилась мысль о заграничном издательском центре «Громады», созданием которого занялся бы Драгоманов. Были собраны средства, и в марте 1876 года он отправился в Швейцарию.

В эмиграции Драгоманов продолжал публицистическую деятельность, страстно обличал политику царизма и в то же время не воспринимал теории классовой борьбы, критиковал народовольцев. В борьбе с царским самодержавием по-прежнему считал опорой, главной силой земское движение, редактировал журнал «Вольное слово», который объявил себя органом земской оппозиции.

«В конце концов, — писал сам Драгоманов в 1888 г., -…опыт издания земского органа в виде «Вольного Слова» нельзя признать удачным, хотя бы уже потому, что собственно земские материалы стали поступать в редакцию правильно только с конца 1882 г., а в мае 1883 г. издание было уже прекращено». Приведя эту цитату, В.И. Ленин заключает: «Неудача либерального органа явилась естественным результатом слабости либерального движения».[8]

Как уже упоминалось ранее, В.И. Ленин неоднократно обращался к трудам Драгоманова. Чем объяснить такое пристальное внимание к идеям Драгоманова и его деятельности? Весьма определенный ответ на эти вопросы содержится в ленинских работах: «В интересах политической борьбы мы должны поддерживать всякую оппозицию гнету самодержавия, по какому бы поводу и в каком бы общественном слое она ни проявлялась. Для нас далеко не безразлична поэтому оппозиция нашей либеральной буржуазии вообще и наших земцев в частности. Сумеют либералы сорганизоваться в нелегальную партию, — тем лучше, мы будем приветствовать рост политического самосознания в имущих классах, мы будем поддерживать их требования, мы постараемся, чтобы деятельность либералов и социал-демократов взаимно пополняла друг друга».[9]

Дальнейший ход общественного развития показал, что либералы не превратились в реальную угрожающую самодержавию силу. Ибо большинство из них, в том числе и Драгоманов, так и не смогли «освободиться от самой, казалось бы, несостоятельной теоретически и самой живучей практически иллюзии, будто возможно еще парламентерство с русским самодержавием, будто какое-нибудь земство есть зародыш конституции…».[10]

Надеждам Драгоманова на то, что удастся завоевать политические свободы без революции, без вооруженной борьбы, что самодержавие развалится само собой, не суждено сбыться. Шли годы, десятилетия, иллюзии рассеивались. А Драгоманов так и не возвратился на родную землю.

…За два дня до отъезда, приблизительно 10 марта, в доме Павла Житецкого состоялся прощальный вечер ближайших друзей и родственников Драгоманова. Грустный это был вечер, нет-нет да и подкрадывалась гнетущая мысль: чужая земля, чужие люди, неопределенность дела, за которое брался Драгоманов… Все, кто пришел сюда, любили его за искренность и ум, за веселый нрав, за непоколебимость и решительность. И гордились им, видели в нем исключительные способности политического и общественного деятеля.

Однако перспектива скитаний на чужбине, да еще и без надежного источника средств существования, не очень-то радовала жену Михаила Драгоманова, его верную подругу Людмилу Михайловну. Непривычно было видеть поникшей и опечаленной эту красивую молодую женщину. Даже хозяйка, Варвара Житецкая, неутомимая плясунья, обычно душа компании, на этот раз приуныла: все у нее из рук валится…

Только после того, как Михаил Старицкий прочел за ужином стихотворение, обращенное к Драгоманову, разговор оживился. Микола Лысенко сыграл свой романс на слова Шевченко «Сойдемся ли мы с вами снова?» с посвящением Драгомановым. Романс исполнила Ольга Лысенко.

Казалось, что слова, написанные в каземате сорок лет назад, адресуются всем присутствующим здесь:

Петр Косач сразу после отъезда Драгоманова возвратился на службу, в Новоград-Волынский. В доме на Кузнечной все переменилось — ни веселой суматохи, ни приветливых гостей. В доме остались женщины и дети.

Ольга Петровна собиралась уладить в Киеве свои дела: раздобыть книги на украинском языке для детей, зайти в издательства — возможно, согласятся выпустить альбом репродукций узоров волынских народных вышивок (последнее время она увлеклась их коллекционированием).

Солнце пригревало все сильнее, и дети целыми днями пропадали во дворе Житецких и в соседних усадьбах. Нередко бывало и так: после обеда Ольга Петровна собирала детвору и отправлялась с нею смотреть интересные уголки старого Киева. Прежде всего побывали на Владимирской горке, увидели памятник великому князю киевскому Владимиру. Ольга Петровна рассказала, что после того, как по принуждению князя киевляне получили крещение и приняли православную веру, языческого бога Перуна сбросили с крутой горы в реку.

Вид на Заднепровье и сам легендарный Днепр, который сейчас напрягал силы, чтобы освободиться от ледяных оков, — все это привело детей в восторг: такого простора, такой дали они не видели и не ощущали еще ни разу. Леся даже растерялась: она крепко вцепилась руками в металлическую сетку невысокой ограды и долго-долго всматривалась в голубую даль.

Когда возвращались домой, остановились у огромного красного дома с высокими колоннами, поддерживающими его почти до самой крыши. Не успела Леся сказать, что она узнала этот красный дом, запомнившийся ей по картинкам из маминого альбома, как бойкий Михась опередил ее:

— Да ведь это университет, где наш отец учился. И дядя Михаил… — Он хотел сказать еще что-то, но помешала Лида — подхватила его за руку и вместе с ним вприпрыжку побежала между колоннами…

В другой раз детей повезли на Печерск, чтобы показать им древние златоверхие церкви и колокольню Лавры. Правда, заходить в пещеры детям не разрешили — Ольга Петровна не видела в этом ничего поучительного.

Так незаметно наступило время возвращаться домой. На вокзале Косачей провожала жена Драгоманова с дочерью, и снова было грустно: все вспомнили отъезд Михаила Петровича за границу.

Паровоз набирал скорость, и вскоре исчезли из виду две печальные женские фигурки на перроне. Поезд спешил на запад, а в купе царили молчание и растерянность. Притихшие, посерьезневшие дети прильнули к окну.