Владимир Мерзляков - Легион «белой смерти»

Сам Мануйлов так писал о своей деятельности на ниве контршпионажа: «Проживая в Париже, я имел возможность получать сведения о шпионских происках в России, и когда вернулся в Петербург, доложил директору Департамента полиции [А.А. Лопухину] о необходимости [создания] организации для борьбы с международным шпионажем, направленным против нашего правительства. Мой проект был одобрен в то время министром внутренних дел [В.К. Плеве], и мне было поручено организовать особое отделение при Департаменте».

Вот такой человек стоял у истоков организации контрразведки тайной полиции. Ему в то время было тридцать пять. Летом-осенью 1904-го вместе с ротмистром М. С. Комиссаровым, специально откомандированным в Департамент полиции из Петербургского охранного отделения жандармским офицером-розыскником, Мануйлову довелось ставить на «широкую ногу» работу по борьбе со шпионажем.

Комиссаров был на год младше Мануйлова. После окончания Полоцкого кадетского корпуса и 3-го Александровского военного училища он четырнадцать лет прослужил в 1-м артиллерийском мортирном полку русской армии. С начала 1904 года в Отдельном корпусе жандармов. Сразу же по окончании курсов при Штабе корпуса ротмистр Комиссаров получил назначение в столичное ГЖУ. В августе 1904-го он был откомандирован на Фонтанку, 16 и стал отвечать за проведение операций контрразведки ДП.

В отличие от Лаврова Комиссаров не имел за плечами многолетней оперативной практики. Однако выбор руководства ДП пал на него отнюдь не случайно. Это был зрелый и серьезный офицер, прошедший хорошую жизненную школу. Наряду с представительной внешностью и знанием иностранных языков (что было немаловажно при работе с иностранной агентурой), он обладал отличными организаторскими способностями и гибким умом математика-шахматиста. Добавим к этому еще одно важное обстоятельство. Его практически не знали в Петрограде как жандармского офицера, поэтому вероятность его расшифровки была минимальна.

На агентурно-розыскные надобности руководство тайной полиции ассигновало Комиссарову весьма крупную сумму — почти 23 тысячи рублей, что было значительно больше аналогичных расходов «Разведочного отделения» Лаврова.

«Совершенно секретное отделение дипломатической агентуры» ДП создавалось в глубокой тайне. От его сотрудников требовалось строжайшая конспирация. Наряду с организацией чисто контрразведывательного наблюдения за деятельностью дипломатов и военных агентов, аккредитованных в России, перед людьми Комиссарова ставилась задача добывания посольских шифров. Их дешифровка позволяла контролировать сношения руководителей дипломатических миссий со своими правительствами и министрами. Любая оплошность, непродуманность действий грозили международным скандалом. Сам Комиссаров, бывший артиллерист, работал словно специалист-взрывотехник, колдующий над разминированием боевого заряда. В последующем он действительно будет в этой роли, и успешно расснарядит подготовленную к взрыву «адскую машинку» на теле опоясанного динамитными шнурами террориста…

Почти два года пришлось жить Комиссарову на нелегальном положении, на частной квартире, под видом иностранца. Работавшие на него служащие иностранных посольств не предполагали, что продают секреты представителю русского правительства. Бумаги, документы и шифры приносились ему на квартиру, где по ночам перефотографировались, а затем направлялись в Департамент полиции. Иногда это затягивалось на длительное время.

В мае 1917 года в ходе показаний Чрезвычайной следственной комиссии он расскажет о некоторых подробностях того периода своей контрразведывательной деятельности, благодаря которой «все иностранные сношения контролировались» русской тайной полицией. В распоряжении контрразведчиков оказались американский, китайский, бельгийский и другие — всего 12 шифров. Например, китайский шифр представлял собой 6 томов, а американский, — «такая толстая книга, что ее не спишешь руками». Оставлять же документы на своей квартире Комиссарову было нельзя и поэтому приходилось работать быстро и без ошибок, так как от плохо переснятой или пропущенной страницы мог сорваться процесс дешифрования. Опасность провала была достаточно высока — если в посольстве выявят пропажу документов, то не представляло сложности выявить и его адрес. Он понимал, что в любом случае обязан был играть свою роль до конца…

На телеграфе с помощью полученных материалов сотрудники тайной полиции расшифровывали и переводили поступающие из-за границы дипломатические шифротелеграммы. Для этого в штате спецподразделения были высококлассные лингвисты. Не было дня, чтобы по линии МВД императору не посылались 1–2 «всеподданейших доклада» на основании контролируемой шифропереписки. В случае если прочитанные документы не представляли значительного интереса, то служащие телеграфа доставляли их адресатам. «А такие вещи, как перед Цусимой и во время Портсмутского договора, — рассказывал Комиссаров, — нашему государству нужно было знать немного раньше, и потому их задерживали, на сколько возможно — часов на 8—12».

Знание русскими позиций сторон, в том числе американцев. дало многое в период переговоров в Портсмуте летом 1905 года, где шел нелегкий дипломатический поединок С. Ю. Витте с японским представителем Дзютаро Комурой. В успехе миссии Витте была и частица труда сотрудников разведки и контрразведки.

Летом 1906 года англичанам стало известно о существовании спецподразделения ДП. «Кто-то, видимо, нас продал, — вспоминал Комиссаров, — потому что наш посол в Лондоне — получил запрос о том, что в Петрограде работает бюро, которое контролирует и хозяйничает во всех посольствах. Между прочим, называли и мою фамилию. В силу этого бюро было раскассировано… Большая часть архива была уничтожена, как секретная…»

В июле 1905 года с заключением Портсмутского договора закончилась русско-японская война. Поражение на Дальнем Востоке высветило уязвимые места в обеспечении безопасности империи. Военное ведомство всерьез занялось организацией на новых началах системы добывания и оценки информации о противнике. В этом деле приходилось рассчитывать лишь на собственные силы. В своих воспоминаниях один из тех, кто стоял у истоков армейских секретных служб генерал-майор генштаба Н. С. Батюшин отмечал, что «дело тайной разведки» создавалось «исключительно русским умом и без всякого указания или давления нашей союзницы Франции… Своим тяжелым опытом, учась на своих собственных ошибках, мы творили это новое далеко не легкое и очень деликатное дело».