Феликс Арский - Перикл

В Пелопоннесскую войну Афины вступали, уверенные в своих силах. А их было предостаточно. 300 триер составляли военный флот, превосходивший соперников и численностью, и боевыми качествами. 600 талантов ежегодного дохода — сумма, которой, за исключением Персии и, может быть, Карфагена, не получало ни одно государство. Еще 6 тысяч талантов, не считая драгоценностей, хранились к началу войны в храмах и в любой момент могли быть использованы для нужд казны.

Власть Афин распространялась почти на все острова Эгейского, моря, на многие города Фракийского побережья, Малой Азии, Италии, Сицилии.

Что могла противопоставить Спарта?

Прежде всего своих бесстрашных гоплитов, от столкновения с которыми предостерегал афинян Перикл, — ведь в искусстве рукопашного боя им не было равных. К тому же сухопутные войска всех участников Пелопоннесского союза явно превосходили по численности армию Афин, способных выставить лишь 13 тысяч пехотинцев и 1 тысячу всадников.

Лишенная собственных средств, Спарта рассчитывала на поддержку союзников: почти все государства Пелопоннеса и даже некоторые полисы Средней Греции изъявляли готовность помочь ей деньгами и кораблями. К тому же и в городах, входящих в состав Афинской державы, немало людей, тяготившихся властью Афин, ожидали лишь удобного момента, чтобы воспользоваться успехами спартанцев и сбросить с себя ненавистное владычество. От этих людей Спарта получала пожертвования в виде денег и зерна.

Обе стороны строили планы, трезво взвешивая свои возможности. Секретов не существовало. Было ясно, что афиняне все надежды возлагают на флот, а спартанцы — на сухопутную армию. Спарта не сомневалась, что без труда займет Аттику и заставит Афины пойти на уступки под угрозой голода. Кроме того, предполагалось, что афинские союзники выйдут из повиновения и флоту афинян придется скорее усмирять их, чем вести операции у берегов Пелопоннеса. Чтобы окончательно расколоть Афинскую архэ, спартанцы громогласно объявили, что требуют независимости и свободы для всех эллинов. Никто не думал о затяжке войны — все расчеты, вопреки предостережениям Архидама, строились на том, что она продлится недолго.

Перикл такую возможность, допускал и верил, что длительные военные действия в конечном счете более губительны для противника. Разумеется, враги вторгнутся в Аттику и опустошат ее. Но ведь не зря же он в свое время соорудил Длинные стены, связав город с портом. Теперь эти стены смогут укрыть все население страны. Брать штурмом крепостные укрепления спартанцы не умеют, а осада не страшна, пока флот афинян господствует на море. Да, крестьяне и землевладельцы пострадают от нашествия, но разве сможет Спарта надолго уводить войска из Пелопоннеса, оставляя в тылу илотов, готовых поднять восстание, и зная, что в любом месте полуострова могут высадиться афинские отряды?

Итак, вопрос в том, кто дольше выдержит. Спарта, лишенная возможности отрезать Афины от моря, или Афины, бессильные противостоять нашествию противника?

В глубине души Перикл, видимо, понимал, что разгромить неприятельскую армию невозможно. Оставалось лишь ждать, цока иссякнут ресурсы спартанцев. А что, если афинские запасы истощатся раньше? Ведь предстоит прокормить огромную массу граждан, покинувших свои земли, снабжать всем необходимым экипажи кораблей и вооружать союзников.

Об этом думал Перикл, ясно сознавая, что иная тактика, кроме оборонительной, погубит Афины.

Военные действия начались весной 431 года в Беотии.

Союзники Спарты фиванцы ночью напали на Платеи, близ границ Аттики. 300 гоплитов проникли в город с помощью местных олигархов, но уже утром жители Платей, верные союзу с Афинами, перебили захватчиков. Мир, однако, был официально нарушен, и ответственность, таким образом, ложилась на Спарту.

Афины тем не менее проявили сдержанность. Они арестовали всех беотийцев, находившихся в то время в Аттике, перевезли часть населения Платей в Афины, но от наступления на Беотию воздержались.

В мае Архидам собрал на Коринфском перешейке войска Пелопоннесского и Беотийского союзов. 60 тысяч гоплитов, то есть две трети боеспособного населения, готовились вторгнуться в Аттику. Царь попытался в последний раз предотвратить кровопролитие, надеясь, что реальная угроза заставит Афины пойти на уступки. Но в Афинах не желали слышать о мире. Незадолго до этого Народное собрание одобрило предложение Перикла не принимать послов Спарты, если она выступит в поход. Посланца Архидама Мелесиппа не пустили в город и, даже не выслушав его, приказали в тот же день покинуть пределы страны. А чтобы он ни с кем не общался, его сопровождали до самой границы. Молча проделали они недолгий путь, и, лишь прощаясь с провожатыми, посол печально промолвил: «День этот будет для эллинов началом великих бедствий».

Архидам приказал войскам наступать.

Едва известие дошло до Афин, Перикл немедленно призвал жителей Аттики укрыться в городе. Он советовал не жалеть о разоренных полях и виноградниках, ибо деревья, обрезанные и срубленные, скоро вырастают вновь, а вернуть назад погибших невозможно. Единственное, чего он опасался, так это расположения к нему спартанского царя. Связанный с Периклом узами гостеприимства, Архидам мог не тронуть его владений и вызвать, сам того не желая, подозрения у афинян. Перикл признался Народному собранию, что Архидам — его друг, но это никак не отразится на Афинах, и, даже если его земли останутся нетронутыми, он уступит их государству, чтобы никто не думал, будто Перикл пользуется какими-нибудь привилегиями.

В город переселили женщин и детей, на Евбею переправили скот. Возы и телеги с домашним скарбом заполнили улицы Афин. На всех свободных площадях соорудили бараки. Беженцы нашли пристанище, кроме того, у друзей и родных, а также в храмах. Когда пелопоннесцы расположились лагерем у Ахарн, в десяти километрах от Афин, и на глазах граждан принялись сжигать деревни, опустошать поля и виноградники, демос заволновался. Все способные носить оружие требовали, чтобы их повели в бой. Друзья просили Перикла не медлить, соперники обвиняли в нерешительности; в театре распевали насмешливые песни, в которых издевались над его командованием, называя Перикла трусом и предателем. Особенно рьяно нападал на него владелец кожевенной мастерской Клеон, возглавлявший городскую бедноту и помышлявший о том, чтобы свергнуть Перикла, как вождя демократов, и самому занять его место. Комический поэт Гермипп злорадствовал:

Перикл стоял на своем. Он отмалчивался сам и не позволял говорить демосу. С тех пор как враг вторгся в Аттику, суды и Народное собрание не собирались, и Перикл, по существу, правил самолично, лишив демос возможности принимать необдуманные решения. «Как кормчий на корабле, когда в открытом море поднимется ветер, приведя все в порядок, натянув канаты, действует по правилам искусства, невзирая на слезы и просьбы испуганных пассажиров, страдающих морской болезнью, так и Перикл, заперев городские ворота и расставив везде караулы для безопасности, руководствовался своими соображениями, мало обращая внимания на негодующие крики и недовольство граждан» (Плутарх).