Анатолий Кожевников - Записки истребителя

К утру мотор сменили, но тут новая беда - резко ухудшилась погода. На целую ночь зарядил дождь.

Аэродромная площадка - а это было просто клеверное поле превратилась буквально в месиво, ноги тонули в грязи. Самолеты стали вязнуть даже на стоянке, пришлось поднимать их на стеллажи. С большой высоты истребители походили на стрекоз, наколотых на бумагу.

Появись здесь сейчас вражеские бомбардировщики, сколько бы бед они натворили. Но погода сковала не только нас, но и немцев.

- Гнилая же, братцы, зима в Германии,- говорит Шапшал. - Вместо мороза дождь...

- Не гнилая, а фашистская, - возражает Петров.

- Один черт, что гнилая, что фашистская...

Теперь нам как в сказке - сидеть у моря и ждать погоды, то есть заморозка. А ведь совсем недалеко первоклассный бетонированный аэродром Бриг, дело только за тем, чтобы взлететь.

В ожидании мороза мы укатываем поле тракторными катками, чтобы создать гладкую поверхность. Занятие это не из приятных, особенно когда не уверен, пойдет оно впрок или нет.

Так продолжается три дня.

Наконец, ударил заморозок. Летный и технический состав поднят по тревоге. Пробуем рулить. Самолет бежит хорошо, колеса не проваливаются. К рассвету все машины полка были готовы к перелету.

Первой поднимается группа Рыбакова, за ней Медведева, я веду замыкающую группу. Отойдя от аэродрома километров двадцать пять, слышу в наушниках: Впереди снегопад, видимость пятьсот метров, что делать? - Это спрашивал Рыбаков.

Что же делать, как не продолжать полет и пробиваться на бригский аэродром? И я отдал такое приказание. В плотном строю группы пробились сквозь полосу снегопада и благополучно приземлились на отличной взлетно-посадочной полосе.

Здесь все говорило о недавних боях и о поспешном отступлении фашистов. Лежали трупы убитых гитлеровцев. На стоянках находились совершенно исправные самолеты. Они не могли подняться из-за отсутствия горючего. В авиамастерских стояли отремонтированные истребители, а в самом большом ангаре висел на талях самолет "Дорнье", покрашенный черной краской, что говорило о его принадлежности к отряду ночных разведчиков.

А вот и немецкий авиационный штаб. Огромные фотолаборатории для обработки аэрофотосъемки, штурманские классы, оборудованные тренажерами... Все строилось добротно, со знанием дела. И все брошено.

Даже железные кресты - высшие награды за отличие в немецкой армии. Кресты в квадратных картонных коробках, штук по сто, а может, и по двести в каждой.

По-видимому, здесь у фашистов была одна из главных авиационных баз.

Недалеко от аэродрома - бараки военнопленных, обнесенные забором из колючей проволоки, под током высокого напряжения. Военнопленные-то и строили все эти сооружения.

На ночлег разместились в деревне Мольвиц. И здесь много убитых солдат и офицеров противника. Наше внимание привлек памятник, на пьедестале которого фамилии жителей деревни, погибших в первую мировую войну. Такие стандартные памятники встречались потом и в других деревнях.

- Видали списочек? - показывает Кузьмин кивком головы на памятник. - И это только из одной деревни.

А сколько же по всей Германии погибло? - Помолчав, он добавляет: - И чего только им надо было?

- Чего надо? - вступает в разговор Сопин. Землю нашу им надо, хлеб надо, сало надо. Коварный народ эти немцы. Не могут без войны.

- Ну, про народ ты зря. Войну начали фашисты, возражает Кузьмин.

- А фашисты, по-твоему. в безвоздушном пространстве живут? По-твоему, немецкий народ не несет ответственности за фашизм? Почему же он позволил Гитлеру творить все злодейства? - не сдается Сопин.

- Народ и фашизм - все это, брат, гораздо сложнее, чем ты представляешь, - говорит примиряюще Кузьмин.

Спор между ними прекращается. А я продолжаю внутренне спорить о фашизме и о немецком народе. Конечно, немецкий народ позволил Гитлеру обмануть себя, и в этом его трагедия. Как это произошло? Наверное, не так просто, Кузьмин прав. Словно в подтверждение этого почти в каждом доме мы находим книги с роскошными иллюстрациями, показывающими различные эпизоды из жизни Гитлера, его "близость" к народу. Вот он среди немецких бюргеров. Все до предела наигранно, неправдоподобно, но этому, наверное, верили. Вот Гитлер среди детей... Да, народ оказался обманутым. И теперь он вынужден расплачиваться за авантюризм фюрера.

ГДЕ ПРОХОДИЛ КУТУЗОВ

Прикрываем боевые действия наземных войск в районе Наумберг - Бунцлау. До этого города дошел в свое время М. И. Кутузов. Здесь он умер. Близ шоссейной дороги - небольшой холмик, под ним похоронено сердце великого русского полководца.

Наши танковые и механизированные соединения прошли здесь два дня назад и продвигаются дальше на запад. В память великого соотечественника ими оставлена следующая стихотворная надпись: Среди чужих равнин, ведя на подвиг правый Суровый строй полков своих, Ты памятник бессмертной русской славы На сердце собственном воздвиг.

Но не умолкло сердце полководца И в грозный час оно зовет на бой, Оно живет и мужественно бьется В сынах Отечества, спасенного тобой.

И ныне, проходя по боевому следу Твоих знамен, пронесшихся в дыму, Знамена собственной победы Мы клоним к сердцу твоему. На прикрытие передовых частей приходится летать за сто пятьдесят километров. Ближе бетонированного аэродрома нет. Большой маршрут до цели и обратно съедает много полезного времени. По пути встречаются отдельные пары "мессершмиттов" и "фокке-вульфов".

Встречи заканчиваются короткими стычками, ни одна из сторон не заинтересована завязывать длительный воздушный бой.

- Наверное, и воина кончится, а наши тыловики еще не научатся быстро аэродромы строить, - возмущается Егоров.

- При чем тут тыловики! Пожалуй, претензии твои больше следует предъявлять Гитлеру, почему он в свое время не возвел на этом направлении хотя бы парочку хороших аэродромов...

- До захвата нового аэродрома, - сказал я, - будем обходиться подвесными баками. Только не спешите сбрасывать их при первом появлении противника. Особенно в сегодняшнем полете.

А летим мы сегодня к Лаубани. По пути встречаются две - три пары "мессершмиттов", но, видя наше превосходство, в драку не вступают. Мы тоже не ввязываемся в погоню: главная цель - прикрыть танки. Вот и Лаубань. По радио связываюсь с авиационным представителем при танковом соединении. Сегодня эту роль выполняет Рыбкин - инспектор техники пилотирования.

- Видишь меня? - спрашивает Рыбкин, одновременно давая две опознавательные ракеты.

- Вижу.

- Выручай, брат, немцы отрезали.

Но как выручить на истребителе? Чем помочь? Наверное, Рыбкин смотрит на самолеты с завистью.