Екатерина Дашкова - Записки

Я умоляла ее попросить императора дозволить мне возвратиться в Троицкое, где я могла бы пользоваться медицинской помощью и не отлучаться из своего дома без особого позволения; таким образом, мы избавились бы от стеснений и всевозможных неудобств, переносимых нами в крестьянской избе.

В том же пакете я послала незапечатанное письмо императору. И должна сказать, что оно было написано скорее в презрительном, нежели в покорно-умоляющем тоне. Я описала свое хилое здоровье и выразила полное равнодушие к тому, где мне суждено умереть. И в самом деле, о себе я не хлопотала, но не могла без сожаления и упрека видеть положение своих близких, так великодушно разделивших со мной страдания ссылки. Поведение мое, говорила я, при жизни его матери не было отмечено ни одним дурным намерением против личности или власти государя, и я просила об одном: позволить мне переехать в Троицкое и там заключить себя в уединении. Если государь считает меня недостойной и этой милости, то я прошу его ради моих горемычных слуг и друзей.

Эти письма были отправлены по почте, и, разумеется, мы с тревогой ожидали ответа.

Потом я слышала от людей, живших в то время в Петербурге и хорошо знавших обо всем, что происходило во дворце: письмо мое государю грозило нам самыми ужасными последствиями. К счастью, непостоянство императора, голову которого кружил вихрь ребяческой воли, и случайное промедление курьера, готового отправиться ко мне с последним роковым ударом, изменили жестокий приговор на милость.

Когда императрица получила письмо и представила мужу другое, адресованное на его имя, он рассвирепел и, с бранью прогнав ее от себя, сказал, что он вовсе не желает потерять престол подобно своему отцу и читать мои письма. В припадке злобы он отправил курьера с приказанием отобрать у меня перья, чернила, бумагу и запретить мне переписываться и сноситься с кем бы то ни было, за исключением тех лиц, которые жили вместе со мной.

После этой неудачной попытки государыня обратилась к девице Нелидовой, любовнице Павла I; та отдала письмо младшему великому князю Михаилу и повела его вместе с государыней к императору. Он принял письмо спокойно и, прочитав его, поцеловал своего сына: «Вы, женщины, — сказал он, — знаете, как разжалобить». Марья Федоровна и Нелидова осыпали размягчившегося деспота тысячами ласк, и он тут же написал мне по-русски ответ. Вот буквальный смысл его: «Княгиня Катерина Романовна, вы желаете переехать в свое калужское имение — переезжайте. Ваш доброжелательный и совершенно преданный вам Павел».

Архарову, военному губернатору Петербурга, было приказано немедленно отправить другого курьера, чтобы остановить первого, посланного совсем с иным поручением и уже бывшего на пути к Калуге. По невниманию или по злонамеренности, Архаров, старший брат московского губернатора, назначил вторым гонцом курьера, только что возвратившегося из Сибири, куда он отвозил одного гвардейского офицера в ссылку. Трудно было предположить, чтобы курьер, проскакав туда и обратно не менее четырех тысяч верст и снова без отдыха отправленный вдогонку, в состоянии был нагнать первого. Но судьба, казалось, устала преследовать меня: последний посол догнал своего предшественника и воротил его назад.

Когда он подъехал к воротам, я сидела у окна; увидев кибитку, окруженную моими слугами, я вышла навстречу императорскому гонцу. Напрасно мисс Бетси умоляла его сказать о новостях, привезенных им, — он не мог, потому что ничего не знал. Но при нем был царский указ к княгине Дашковой. Ему показали на меня, и он подал письмо. Прежде чем я сломала печать, мисс Бетси бросилась к моим ногам. «Не будем унывать, милая княгиня, — сказала она, — ведь и в Сибири есть Бог». Когда я открывала пакет, она вся побледнела и затряслась. Я попросила ее успокоиться, чтобы дать мне прочитать письмо. Пробежав его, я объявила, что нам позволено возвратиться в Троицкое. Бетси чуть не обезумела от радости: она упала на землю. Я приказала отнести ее в постель, а курьеру дать вина и закуски, но он отказался от питья и еды, попросив уголок, где бы он мог соснуть, изнуренный бессонницей нескольких дней кряду.

Счастливая новость, необычайно обрадовавшая всех моих слуг, была передана дочери. На другое утро я спросила курьера, сколько он получает в год. Заплатив ему почти двойное годовое жалованье, я отпустила его, и он весело покинул Коротово, где все радовались, за исключением меня самой. Я оставалась бы хладнокровной и равнодушной, если бы не беспокоилась за Бетси: за первым припадком последовала лихорадка. В продолжение болезни она из всех окружавших ее лиц узнавала меня одну, и я редко отходила от ее постели — только для отправления писем и некоторых дорожных приготовлений. Желая налегке и скорее ехать, когда поправится Бетси, я послала вперед некоторых слуг.

Курьеру я поручила отдать незапечатанное письмо Архарову, с тем чтобы тот препроводил его Лепехину, непременному секретарю Академии наук, одному из добрых моих друзей. Я написала ему о последнем происшествии и приложила свой адрес — Троицкое, но Архаров имел глупость уничтожить его.

Воспользовавшись отъездом одного крестьянина в Петербург, я послала с ним несколько писем моим друзьям в Англию на имя мистера Глинна, английского купца, жившего в России. За восемь дней, пока продолжалась лихорадка мисс Бетси, я приготовилась к пути и желала как можно скорей увидеть Троицкое. Мисс Бетси, хотя и не совсем выздоровела, в состоянии была ехать. Таким образом, в конце марта, в страшные морозы, мы покинули место ссылки.

Я не могу не засвидетельствовать на этих страницах благодарности тем бедным крестьянам, которые с необыкновенным усердием помогали мне. Возвращаясь два раза в неделю с базара из соседнего города, они приносили мне все, что можно было достать лучшего для моего стола и ни за что не хотели брать денег. Незадолго до моего отъезда я узнала, что женщины, каждый день приходившие с пирогами и яйцами, договорились между собой являться ко мне по очереди, чтобы иметь случай повидать меня и осведомиться о моем здоровье.

Я часто спрашивала, каким образом они могут любить меня, когда уже давно потеряли во мне свою госпожу. Ответ всегда был один и тот же: «Когда мы были твои, тогда посчастливели и разбогатели. Ты дала нам доброго барина, своего сына: хоть он и прибавил нам оброку, все же мы платим меньше, чем наши соседи своим помещикам».

На переменных лошадях, которыми снабдили меня добрые крестьяне, мы возвратились гораздо скорее, чем ехали сюда. Девятый день нашего путешествия был днем истинной радости. Когда мы подъезжали к Троицкому, где каждый из моих слуг имел жену, мать, детей или приятелей, нами овладел безграничный восторг. К вечеру я услышала восторженные возгласы: перед нами струилась река Протва, текущая в моем имении. Кучер первым приветствовал ее знакомые воды. При этой первой встрече с родной землей я выбросила последние деньги из кошелька.