Александр Лепехин - Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники

Бойцы, сгрудившиеся вокруг Иванова, еле живые, обледеневшие, с надеждой смотрели на капитана.

– Нет, – сказал капитан, – не нужно роты. Рота погибнет. Немедленно ползите обратно. Скажите майору, чтоб никого не посылал. Мы сами выйдем! Да ну-же, быстрее.

Кравченко нахмурил заиндевевшие мохнатые брови, и Иванов, знавший капитана, понял, что возражать бесполезно.

Он тяжело вздохнул, перекатился через край воронки и пополз во тьму.

На середине поля ракета осветила Иванова, и финский снайпер убил его наповал…

…А Кравченко решил вывести своих бойцов по почти неприметной лощине, которая извивалась в 20 метрах от воронки. Это была почти верная смерть. Но другого выхода не было. Остаться в воронке еще на одну ночь – значило заморозить бойцов.

Капитан принял решение.

– Только бы добраться до лощины, а там можно уползти за надолбы.

Как только начала стрелять наша артиллерия – финны умолкали. Они ожидали разрыва, а потом открывали свой огонь. Надо было улучить мгновение между нашим и вражеским огнем, моментально перекатиться через край воронки и ползти.

– Двигайтесь за мной по одному, – приказал капитан и первым выбрался из воронки…

Они ползли эти несколько метров до лощины в странном полузабытьи, движимые одним стремлением – поскорее добраться до своих. Вот, наконец, и спасительные надолбы. Капитан пересчитал людей. Девять. Где десятый? Услышали стон. Под огнем двое бойцов вернулись назад и на себе принесли раненого.

За надолбами были свои…обмороженные, почерневшие, в обледеневших, не сгибающихся тулупах и шинелях, добрели к ним десять смельчаков. И здесь силы их оставили. У самого наблюдательного пункта героев встретили капитан Сорока и связной капитана Бодров – «Петька». Кравченко протянул ему руку, хотел что-то сказать, но упал и потерял сознание.

Его отправили на медпункт, а оттуда – в госпиталь. Командование батальоном принял лейтенант Грицак.

Койка Кравченко стояла у самого окна. Ноги были сильно обморожены. Ныла грудь. Но все это казалось пустяком. Главное – жив! а здорово хорошо жить, читать письма детей, рассказывать о них сестре дружиннице…

Он лежал без движения, смотрел в лес, на заснеженные, мохнатые верхушки елей, на солнце, встающее над лесом, на самолеты, летящие туда, к фронту…

«К фронту… А он?.. Батальон, наверное, ждет его! Небось, и Рослый не раз спросил у Сороки: «Как-то там наш Иван Яковлевич?..»

Через несколько дней Кравченко надоело лежать. Он соскучился по своим друзьям, по батальону. Он умоляюще смотрел на врачей. Но врачи были беспощадны.

Девятого февраля в госпиталь привезли раненого лейтенанта из батальона Сороки. От него Кравченко узнал, что в ближайшие дни начнется генеральный штурм «линии Маннергейма».

Кравченко давно ждал штурма. Исходное положение было подготовлено. Его батальон давно готов к атаке. Но как же это – атака и без него, без Кравченко? И капитан впервые нарушил суровую воинскую дисциплину. Этой же ночью он с помощью санитарки тайком покинул палату и бежал из госпиталя. На попутных грузовиках добрался до дивизии и здесь встретил танкиста Калабухова. Танки Калабухова шли к позиции полка Рослого.

Кравченко был весь в бинтах, но старший лейтенант без лишних расспросов накормил капитана, посадил его в танк… Ночью 10 февраля Кравченко прибыл в свой батальон.

Полк майора Рослого находился на решающем участке прорыва. Полку пришлось атаковать один из самых сильных опорных пунктов «линии Маннергейма».

Разведка дала майору точные сведения о противнике. На востоке – болото. На западе – озеро. Между этими естественными преградами расположена командная высота с крупным пулеметно-артиллерийским дотом. На востоке от нее несколько дотов укрытых лесом. На западе высота с одним из крупнейших дотов оборонительной полосы. Большое количество амбразур позволяло дотам вести огонь по ближним и непосредственным подступам, а также обстреливать подступы к соседним точкам. Взаимная огневая связь дотов была полной. Каждый дот имел бронеколпаки для наблюдения. Железобетон покрывался броневыми щитами в 35 сантиметров толщиной. Все белофинские сооружения соединялись траншеями. На одной линии с каждым железобетонном сооружении в глубине земли были расположены блиндажи и убежища.

Перед опорным пунктом белофиннов проходили два заградительных пояса, упиравшиеся в танконепроходимые места. Каждый пояс состоял из нескольких линий надолб, проволочных заграждений, рвов, минированных полей.

И вот эту несокрушимую, казалось бы, «линию Маннергейма» надо было прорвать частям 123-й дивизии. И прежде всего – полку Ивана Павловича Рослого, и в первую очередь – батальонам Сороки и Кравченко…

Батальон Кравченко находился на исходном положении для атаки. Командующий батальоном лейтенант Грицак отдавал последние распоряжения. Неожиданно рядом с Грицаком появился капитан. Он не успел даже заглянуть на командный пункт полка… и от бойца к бойцу пошла весть: капитан вернулся, капитан поведет нас в бой.

… Утро 11 февраля было пасмурным. Густой туман висел над землей. В нескольких метрах ничего не было видно.

Где-то далеко позади наших бойцов раздался одиночный выстрел тяжелого орудия. Снаряд с гулом пролетел над их головами и разорвался у проволочных заграждений. И началось… ураган огня. Грохот взрывов. Орудийные выстрелы. Вой и свист пролетающих снарядов… по всему фронту «линии Маннергейма» началась артиллерийская подготовка. В воздухе появились эскадрильи бомбардировщиков. Глухие взрывы тяжелых авиационных бомб выделялись в общем грохоте канонады.

В несколько минут вражеские позиции окутались густыми клубами дыма, а на белофиннов обрушивались все новые и новые тонны металла.

Советские артиллеристы, обманывая противника, несколько раз переносили огонь с переднего края белофинской обороны в глубину вражеских позиций. А в это время батальоны Кравченко и Сороки, продвигаясь ползком по снегу, накапливались на исходных позициях. Отдельные взводы находились уже на расстоянии всего около 100 метров от позиций противника: они шли почти вплотную за артиллерийским огневым валом. Осколки снарядов свистели над головой бойцов. Но каждый боец знал, что в укрепленный район врага легче всего ворваться «на хвосте своих снарядов».

Наконец, над командным пунктом дивизии взвилась ракета – сигнал к решительной атаке. Огневой вал вновь передвинулся вглубь, и пехотинцы бросились вперед. По лесам и долинам раздались мощные звуки «Интернационала». По всему фронту пронеслось любимое имя вождя, имя Сталина: бойцы 123-й дивизии пошли в атаку! Загудели танки. Круша проволочные заграждения, они вместе с пехотой устремились в заранее сделанные артиллерией проходы.

Батальон Сороки наступал на высоту 65,5; батальон Кравченко – правее, по болоту Мунасуо, – на рощу «Молоток».

Друзья так и не увиделись перед боем. Ни капитан Сорока, ни майор Рослый не знали о возвращении Кравченко.

Майор Рослый внимательно следил на командном пункте полка за продвижением батальонов. Он видел, как по всему полю битвы не останавливаясь, бежали вперед бойцы в белых халатах. На пункте непрерывно трещал аппарат, поступали сообщения:

– Батальон Сороки прошел надолбы.

– Третий батальон подошел к траншеям.

– Подошли к высоте.

– Захватили траншеи.

– Заняли опушку… Подошли к доту.

Наступая вдоль западного берега болота Мунасуо, батальон капитана Кравченко захватил укрепленный район. Воспитанные капитаном снайперы вели непрерывный огонь.

Кравченко бежал по глубокому снегу, Бойцы ни на шаг не отставали от него, и он повел их в штыковую атаку. Первой ворвалась в укрепленный район 7-я рота лейтенанта Тарана. Командир взвода лейтенант Хватов водрузил над дотом красный флаг. Первый красный флаг над «линией Маннергейма»!

В захваченном доте помещался штаб финского полка. Убегая, финны оставили радиостанцию, секретные карты, документы, письма… были заняты блиндажи и траншеи. Была занята вся роща «Молоток» приказ командования капитан Кравченко выполнил.

Через несколько минут был взят дот и на соседнем участке. Над вражеской крепостью поднялся еще один красный флаг. Только выглядел этот флаг как-то странно, форма его была необычной. Этот флаг поднял над дотом красноармеец Сергей Яковлев.

Знамя с портретами Ленина и Сталина политрук вручил Яковлеву еще на исходном положении. Яковлев бежал вперед, сжимая в одной руке винтовку, в другой – знамя. Пуля ударила его по каске, но скользнула, не пробив ее. Яковлев даже не остановился.

«Только бы добежать, – думал он, – только бы добежать!»

Еще одна пуля просвистела рядом. Яковлеву казалось, что все вражеские солдаты целятся в него, бойца, которому доверено знамя. Люди, бегущие рядом с ним, часто вскидывали винтовки, прицеливались и стреляли. Но он бежал не останавливаясь. Он бежал впереди всех, в руках у него было знамя.